Павел Коган: Гроза. Стихотворение "гроза" коган павел давыдович О книге «Гроза» Павел Коган

Павел Коган

О ПАВЛЕ КОГАНЕ

Павел Коган за время своей короткой жизни не увидел в печати ни одного стихотворения, подписанного его именем.

Он погиб в страдные дни 1942 года под Новороссийском, возглавляя поиск разведчиков. В рост пошел он на пули, так же как в рост шел он по жизни. Ведь и вся его жизнь была внутренней подготовкой к подвигу.

Московские поэты моего поколения хорошо помнят сухощавого и угловатого юношу, удивительно жизнелюбивого и страстного в своих жестах и суждениях. Из-под густых, сросшихся бровей пытливо и оценивающе глядели на собеседника глубоко запавшие каре-зеленые глаза. У него была поразительная память. Он знал наизусть не десятки, а сотни стихотворений самых разных поэтов, не считая своих собственных. Читал он их всегда вдохновенно, но особенно взволнованно звучал его голос тогда, когда он читал стихи, близкие ему по духу. Это были стихи, осмысляющие время. Не ошибусь, если скажу, что он жил поэзией. И разумеется, в этом слове он заключал не просто стихотворчество, но всю свою жизнь, свое отношение к судьбам поколения.

Все мы в конце тридцатых годов жили ощущением надвигающейся войны, смертельной схватки с фашизмом. Этим ощущением проникнуто и творчество П. Когана. От имени «лобастых мальчиков невиданной революции», «в двадцать лет внесенных в смертные реляции» (эти строки оказались горестно пророческими), он пишет свои юношеские стихи:

Я слушаю далекий грохот,
Подпочвенный, неясный гуд,
Там подымается эпоха,
И я патроны берегу.
Я крепко берегу их к бою.
Так дай мне мужество в боях,
Ведь если бой, то я с тобою,
Эпоха громная моя.

Разумеется, не все равноценно в творчестве Павла Когана. В ряде стихов читатель ощутит явственные влияния Блока и Багрицкого, Тихонова и Сельвинского. Но ведь не надо забывать, что эти стихи были написаны юношей в шестнадцать - двадцать лет и учителей он себе выбирал поистине хороших. Самобытный же его талант, развитие которого так трагически было прервано, ощущается в каждой строчке лучших его стихов.

К чему бы, к какой бы теме ни обращался П. Коган в своих стихах, разрешение этических вопросов и выработка нравственных норм поколения является главным для «юноши, обдумывающего житье».

В стихотворении о Денисе Давыдове, размышляя о поэзии, он устанавливает для себя неразрывную связь «высокого ремесла песни и ясного ремесла сабли». Появление такого стихотворения было естественно и характерно накануне тех событий, когда оба эти «ремесла» оказались слитыми воедино. В незаконченном, по-юношески шероховатом романе в стихах опять-таки в край угла кладутся проблемы отношения к жизни, к искусству, ко времени.

Лирика Павла Когана проникнута тревожной грустью ищущей юности, романтикой ожидания неизведанного, острыми переживаниями первых столкновений с жизнью. В ней, в этой лирике, то прозвенит нота щемящей юношеской тоски, то щедро выплеснется озорная радость молодости, но и та и другая одинаково вызывают ощущение сердечной чистоты и правдив ости. Ярко-радостные, вихрастые мальчишеские стихи сменяются грустными и тревожными и горестно взволнованными - это первая счастливая и первая несчастная любовь, это первые ссадины от первых обид, нанесенных какими-нибудь плохими и пошлыми людьми, и первое возмущение ими. Романтика - вот что главенствует в лирике молодого поэта. Стивенсоновско-гриновская бригантина неожиданно оснащается заново и летит по свободным и бурным волнам юношеского воображения. Но иные, новые ветра напрягают ее паруса, и недаром песенка о ней осталась одной из самых любимых студенческих песен, которые до сих пор повсюду распеваются. Где только я ее не слышал - в Москве, и во Владивостоке, и в Закавказье, и на Чукотке…

Чем ближе к началу зрелости, тем чаще и серьезнее сердце в стихах Павла Когана проверяется разумом, строгим и критическим. Но вдумчивый читатель поймет, что «Бригантина» неотделима от другого, более позднего стихотворения Павла Когана - «Ракета»: незримая, но осязаемая нить человеческих мечтаний и дерзновений свяжет колумбовские корабли с кораблями межпланетных путешествий.

Павел Коган знал, что будет не только свидетелем, но и участником беспощадной схватки с людьми, враждебными его мечте, его устремлениям и надеждам. Он знал, что ему придется идти в первых рядах своего поколения, защищающего с оружием в руках нашу Родину. Так и получилось. На переднем крае он встретил последний день своей жизни. Ветер суровой романтики в последний раз прошумел тогда над ним.

ПУТЕВОДНЫЙ ЗНАК

Павел Давидович Коган (1918-1942) принадлежит к поколению поэтов-романтиков довоенных лет, которое Лиля Брик называла второй волной русского футуризма. Особый интерес она проявляла к творчеству Михаила Кульчицкого и, конечно же, к стихам Павла Когана. Многие исследователи поэзии тридцатых годов двадцатого века, акцентируя внимание на внешних романтических мотивах произведений Когана, не замечали главное - его модернистскую технику стихосложения, сложную ассонансную рифмовку, конструктивизм. Угловатые, вихрастые, задиристые стихи Павла Когана ассоциируются у меня с лучшими образцами поэтического авангарда тех лет: Маяковский, Пастернак, Асеев, Кирсанов, Сельвинский, Луговской…

Автобус крутится два часа,
И мало ему экзотики.
И ты устал языком чесать,
И дамы сложили зонтики.

Эти экспрессивные, свежие строки нисколько не устарели. Они вполне могли быть написаны сегодня.
В программном стихотворении «Гроза» отчетливо сформулирована эстетическая позиция Когана: «Я с детства не любил овал! Я с детства угол рисовал!» Будто Казимир Малевич заговорил его языком.
Помимо «острого восприятия пространства» и его графического изображения, Павел Коган не менее остро чувствовал суровое время, в которое ему пришлось жить, работать и быть свидетелем происходящих событий. Время надежд и ожиданий, тревог, очарований и разочарований:

О пафос дней, не ведавших причалов,
Когда, еще не выдумав судьбы,
Мы сами, не распутавшись в началах,
Вершили скоротечные суды!

Поражает и многообразный ритмический мир поэзии Когана. Его любовная и гражданская лирика. В этих стихах отчётливо слышится напряжённый пульс времени, учащённое дыхание эпохи. С грустью размышляя о собственной старости, Коган и не предполагал, что его жизнь завершится в двадцать четыре года.
По своему природному потенциалу он мог вырасти в большого Поэта-новатора, аллегориями и тропами превзойдя самых мастеровитых стихотворцев. Но война трагически оборвала его яркий, ни на кого не похожий поэтический голос. Лейтенант Павел Коган героически погиб 23 сентября 1942 года на сопке Сахарная Голова под Новороссийском, выполняя боевое задание, при жизни не увидев напечатанным ни одного своего стихотворения.
Первая книга Павла Когана «Гроза» вышла в издательстве «Советский писатель» лишь в 1960 году под редакцией Сергея Наровчатова. В 1989 году выпущено расширенное издание «Грозы», включающее в себя неопубликованный поэтический и фотоматериал, а также фрагменты из романа в стихах «Первая треть». Книгу оформил художник Борис Жутовский. Произведения Павла Когана настолько музыкальны, что их хочется декламировать вслух, петь, и непременно под гитару. И это не случайно. Ведь многие стихи Павла Давидовича становились песнями ещё при его жизни.
Стихотворение «Холодина», например, изначально задумано автором как песня с необычной, почти разговорной интонацией и завораживающим ритмом. Поэтическая энергия Павла Когана не перестаёт вдохновлять исполнителей его стихов и сегодня. Романс «Звезда», с проникновенной мелодией Александра Васина, звучит горьким и честным признанием в любви к Родине. И это не фальшивая пафосная риторика, а живое, естественное слияние звука и боли, души и слова. А его знаменитую «Бригантину», написанную под впечатлением романов Стивенсона, впервые переложил на музыкальную основу друг поэта Георгий Лепский. Впоследствии на эти стихи писали музыку многие профессиональные и самодеятельные композиторы, но «Бригантина» в музыкальном переложении Лепского стала путеводным знаком - лирическим гимном не одного поколения ценителей Поэзии.

Герман ГЕЦЕВИЧ

ПАВЕЛ КОГАН

Косым, стремительным углом
И ветром, режущим глаза,
Переломившейся ветлой
На землю падала гроза.
И, громом возвестив весну,
Она звенела по траве,
С размаху, вышибая дверь,
В стремительность и крутизну.
И вниз. К обрыву. Под уклон.
К воде. К беседке из надежд,
Где столько вымокло одежд,
Надежд и песен утекло.
Далеко, может быть, в края,
Где девушка живет моя.
Но, сосен мирные ряды
Высокой силой раскачав,
Вдруг задохнулась и в кусты
Упала выводком галчат.
И люди вышли из квартир,
Устало высохла трава.
И снова тишь.
И снова мир.
Как равнодушье, как овал.

Я с детства не любил овал!
Я с детства угол рисовал!

Снова месяц висит ятаганом,
На ветру догорает лист.
Утром рано из Зурбагана
Корабли отплывают в Лисс.
Кипарисами машет берег.
Шкипер, верящий всем богам,
Совершенно серьезно верит,
Что на свете есть Зурбаган.
И идут паруса на запад,
Через море и через стих,
Чтоб магнолий тяжелый запах
Грустной песенкой донести.
В час, когда догорает рябина,
Кружит по ветру желтый лист,
Мы поднимем бокал за Грина
И тихонько выпьем за Лисс.

ЗВЕЗДА

Светлая моя звезда.
Боль моя старинная.
Гарь приносят поезда
Дальнюю, полынную.
От чужих твоих степей,
Где теперь начало
Всех начал моих и дней
И тоски причалы.
Сколько писем нес сентябрь,
Сколько ярких писем...
Ладно – раньше, но хотя б
Сейчас поторопиться.
В поле темень, в поле жуть –
Осень над Россией.
Поднимаюсь. Подхожу
К окнам темно-синим.
Темень. Глухо. Темень. Тишь.
Старая тревога.
Научи меня нести
Мужество в дороге.
Научи меня всегда
Цель видать сквозь дали.
Утоли, моя звезда,
Все мои печали.
Темень. Глухо.
Поезда
Гарь несут полынную.
Родина моя. Звезда.
Боль моя старинная.

НУ, КАК ЖЕ ЭТО МНЕ СКАЗАТЬ?

Ну, как же это мне сказать,
Когда звенит трамвай,
И первая звенит гроза,
И первая трава,
И на бульварах ребятня,
И синий ветер сел
На лавочку,
И у меня
На сердце карусель,
И мне до черта хорошо,
Свободно и легко,
И если б можно, я б ушел
Ужасно далеко.
Ну, как же это мне сказать,
Когда не хватит слов,
Когда звенят твои глаза
Как запах детских снов,
Когда я знаю все равно –
Все то, что я скажу,
Тебе известно так давно,
И я не разбужу
Того, что крепко, крепко спит.
Но не моя ж вина,
Что за окном моим кипит
Зеленая весна.
Но все равно такой порой,
Когда горит закат,
Когда проходят надо мной
Большие облака,
Я все равно скажу тебе
Про дым, про облака,
Про смену радостей и бед,
Про солнце, про закат,
Про то, что, эти дни любя,
Дожди не очень льют,
Что я хорошую тебя
До одури люблю.

Ночь пройдет по улицам
До нездешниx улиц.
Как она сутулится –
Кофточка на стуле.
Стали тени прочными,
Сжали, окружая.
Спишь, моя нарочная,
Спишь, моя чужая.
Полночь ветер мимо вел,
Тишью запорошенный,
Спишь, моя любимая,
Спишь, моя хорошая.
Можно сердце выложить.
На! Чтоб стужу плавило!
Не было! Было же!
Не взяла – оставила.
Дым плывет по комнате,
Гарью темень полнит.
Полночь спросит: «Помните?»
Что ж, скажу, запомнил!
Все запомнил накрепко,
Только зубы хрустнули.
В ванной, что ли, каплет так...
Тихо как, грустно как...
Грустным быть и гордым?
Боль менять на удаль?
Ночь идет по городу,
Длинная, трудная.

Люди не замечают, когда кончается детство,
Им грустно, когда кончается юность,
Тоскливо, когда наступает старость,
И жутко, когда ожидают смерть.
Мне было жутко, когда кончилось детство,
Мне тоскливо, что кончается юность,
Неужели я грустью встречу старость
И не замечу смерть?

Твое неровное дыханье,
И ровный ход твоих часов –
Других не слышно голосов
В глухой ночи непониманья.

Два звука родственно пусты,
Служа лишь им известной теме:
Часы сквозь тьму не скажут время,
И немотой укрылась ты.

Как пытка каплями воды,
Отсчет секунд буравит душу,
И я ни разу не нарушу
Его бесстрастной череды;

Но немоты твоей иглу,
Что нам обоим жизнь калечит,
Я вырву прочь. Пусть все излечит
Живой, как сердце, поцелуй.

Мы сами не заметили, как сразу
Сукном армейским начинался год,
Как на лету обугливалась фраза
И черствая романтика работ.
Когда кончается твое искусство,
Романтики падучая звезда,
По всем канонам письменно и устно
Тебе тоскою принято воздать.
Еще и строчки пахнут сукровицей,
Еще и вдохновенье нам дано,
Еще ночами нам, как прежде, снится
До осязанья явное Оно.
О, пафос дней, не ведавших причалов,
Когда, еще не выдумав судьбы,
Мы сами, не распутавшись в началах,
Вершили скоротечные суды!

Ну, скажи мне ласковое что-нибудь,
Девушка хорошая моя.
Розовеют облака и по небу
Уплывают в дальние края.
Уплывают. Как я им завидую!
Милые смешные облака.
Подымусь. Пальто надену. Выйду я
Поглядеть, как небо сжег закат.
И пойду кривыми переулками,
Чуть покуривая и пыля.
Будет пахнуть дождиком и булками,
Зашуршат о чем-то тополя,
Ветер засвистит, и в тон ему
Чуть начну подсвистывать и я.
Ну, скажи мне ласковое что-нибудь,
Девушка хорошая моя.

Ветер, что устал по свету рыскать,
Под стеной ложится на покой.
Я мечтаю о далеком Фриско
И о том, как плещется прибой.
И когда-нибудь лихой погодкой
Будет биться в злобе ураган, –
Я приду взволнованной походкой
К тем маняще-дальним берегам...
Я приду через чужие страны,
Через песни дней и гром стихий,
Я приду, чтоб взять у океана
Смех и солнце, друга и стихи.

Я вечером грустный шёл домой,
Луна по небу бежала за мной,
Бежала за мной и кивала мне,
А звёзды подмигивали в тишине.
И ветер усталый на лавочку сел,
И нежные парочки тихо шептались,
Я вечером шёл Ленинградским шоссе,
С собою неся тоску и усталость.
Я шёл, проклиная людей и век,
И вот ко мне подошёл человек,
Его алкоголь немножко качал
(Нелепая куртка с чужого плеча),
Старенький свитер в пятнах, в грязи,
Но звонкий орден с груди грозил,
Но звонкий орден щурил глаза,
Как будто бы снова над степью гроза,
Как будто бы снова плечо к плечу
Песням звенеть и звенеть мечу,
Как будто бы снова за солнце и дым
На смерть идти бойцам молодым.

Тебе опять совсем не надо
Ни слов, ни дружбы.
Ты одна.
Шесть сотен верст до Ленинграда
Заснежены, как тишина.
А я пишу стихи,
Которым
Увидеть свет не суждено.
И бьют косым крылом просторы
В мое обычное окно.
И, чуть прищурившись, я слышу,
Как каплет с крыш.
Я слышу, как,
Шурша как шелк,
Спешат по крышам
Старинной выковки века,
Как на распахнутом рассвете
Ты слезы вытерла с лица.
Так мир устроен –
Дым и ветер,
Размах и ясность до конца.

Неустойчивый мартовский лед
Пешеходами изувечен.
Неожиданно вечер придет,
До усталости милый вечер.
Мы останемся наедине –
Я и зеркало. Понемногу
В нарастающей тишине
Я начну различать тревогу.
Поболтаем. Закрыта дверь.
И дороги неповторимы.
О дорогах: они теперь
Не всегда устремляются к Риму,
И о Риме, который, поверь,
Много проще и повторимее.
Но дороги ведут теперь
Либо к Риму, а либо от Рима.

Март 1936

Я в меру образован, и я знаю,
Что в розовых раковинах шумит не море,
А просто стенки раковин вибрируют.
Но что мне делать со своим сердцем,
Если я не знаю, шумит оно от простора,
Или вибрирует – мертвая раковина.
Но в день, когда, как пьющие птицы
Подымают к небу вороненые клювы,
Трубачи подымут свои фанфары,
Мне это станет совершенно безразлично.
Весна. И над городом проливное солнце.
И я опять заболел старым недугом –
Острым восприятием пространства.

Я ВЕРЮ В ДРУЖБУ

Я верю в дружбу и слова,
Которых чище нет на свете.
Не многих ветер целовал,
Но редко ошибался ветер.
Я ветром мечен, я ломал
Судьбу. Я путь тревогой метил.
Не многих ветер целовал,
Но редко ошибался ветер.

Поэт, мечтатель, хиромант,
Я по ладоням нагадал
Ночных фиалок аромат,
И эту нежность на года
В спокойном имени твоем.
Ты спишь. Ты подложила сон,
Как мальчик мамину ладонь.
Вот подойди, губами тронь –
И станет трудный «горизонт»
Таким понятным – «глазоем».
Так Даль сказал. И много тут
Спокойной мудрости.
Прости,
Что я бужу тебя. Плету
Такую чушь.
Сейчас цветут
На Украине вишни. Тишь.
Мне слово с словом не свести
В такую ночь.
Когда-нибудь
Я расскажу тебе, как жил.
Ты выслушай и позабудь.
Потом, через десяток лет,
Сама мне это расскажи.
Но поздно. Через час рассвет.
И ночь, созвездьями пыля,
Уйдет, строкой моей осев,
На Елисейские поля
По Ленинградскому шоссе.

Июнь 1938

Поймай это слово,
Сожми, сгусти.
Пусти по ветру как дым.
Поймай и, как бабочку, отпусти
Свет одинокой звезды.
На маленький миг
Ладони твои
Чужое тепло возьмут.
Счастье всегда достается двоим
И никогда одному.

Дымные вечера над Москвою,
И мне необычно тоскливо.
Ливень сгоревших событий
Мне холодит губы,
И я прохожу неохотно
Мир этот полузабытый.
Так, поднимая кливер,
Судно идет против ветра.
Но отгорают рассветы,
Годы идут на убыль,
И ржавою ряской быта
Уже подернуло строки.
И в вечер, который когда-нибудь
Придет подсчитывать сроки,
Рука твоя и нынешний вечер
Тоскою высушит губы.

Девушка взяла в ладони море,
Море испарилось на руках.
Только соль осталась, но на север
Медленные плыли облака.
А когда весенний дождь упал
На сады, на крыши, на посевы,
Капли те бродячие впитал
Белый тополиный корень.
Потому, наверно, ночью длинной
Снится город девушке моей,
Потому от веток тополиных
Пахнет черноморской тишиной.

Нас в Корбите угощают вином,
Лучшим на весь район.
Выпьем, подумаем чуть и вновь
Нальем себе до краев.
От заповедника Суат
На Эллги-бурун
Мы шли (в бору кричит сова,
Ногой скользи в бору),
А ветер свистит – то мажор, то минор,
Сбоку плывет туман,
Снизу разложено домино –
Наверно, это дома.
Черт его знает, какая высь,
Зубы считают зуб,
Стой и гордись: а? Каковы?
Тучи и те внизу.
Выпей, что ли, Шато-Икем,
На облака взгляни,
Подумай только – что и кем
Сказано было о них.

БРИГАНТИНА
(песня)

Надоело говорить и спорить,
И любить усталые глаза...

Капитан, обветренный, как скалы,
Вышел в море, не дождавшись нас...
На прощанье подымай бокалы
Золотого терпкого вина.

Пьем за яростных, за непохожих,
За презревших грошевой уют.

Люди Флинта песенку поют.

Так прощаемся мы с серебристою,
Самою заветною мечтой,
Флибустьеры и авантюристы
По крови, упругой и густой.

И в беде, и в радости, и в горе
Только чуточку прищурь глаза:
В флибустьерском дальнем море
Бригантина подымает паруса.

Вьется по ветру Веселый Роджер,
Люди Флинта песенку поют,
И, звеня бокалами, мы тоже
Запеваем песенку свою.

Надоело говорить и спорить,
И любить усталые глаза...
В флибустьерском дальнем море
Бригантина подымает паруса...

Публикация Г. Гецевича.

Личный сайт Германа Гецевича –
www.getsevich.ru

Гроза Павел Коган

(Пока оценок нет)

Название: Гроза

О книге «Гроза» Павел Коган

Павел Коган – советский поэт романтического направления. За время своей недолгой жизни автор не увидел в печати ни единого произведения, подписанного его именем. Стихи Когана хранились лишь в памяти его родных и близких, и только в наше время они стали доступны для широкой читательской аудитории. Для более полного и глубокого понимания стихотворений автора необходимо не забывать об исторических и политических условиях, обеспечивших плацдарм для их зарождения, а также о моральном облике поколения, представителем которого являлся поэт. В одну из его известнейших книг под названием «Гроза» включены труды погибшего на войне юноши, которым является сам Павел Коган, начиная от самых ранних, когда писатель был еще подростком, вплоть до самых последних, написанных перед отправлением на фронт. В сборник вошли невероятно трогательные и пронзительные произведения, читать которые нужно душой и сердцем.

Дебютная книга Павла Когана «Гроза» вышла в 1960 г. А почти тридцать лет спустя увидело свет дополненное издание сборника, вместившее неопубликованные прежде стихотворные произведения и фотоматериалы, а также отрывки из романа «Первая треть». Кроме того, изюминкой сборника стала нашумевшая авторская песнь под названием «Бригантина», которая и поныне нередко звучит на слетах поклонников творчества писателя. Поэтические шедевры автора настолько лиричны, что их хочется читать вслух и исполнять под гитару. И это неудивительно, так как многие стихи мастера были положены на музыку еще при его жизни.

В книге «Гроза» нашли отражение геополитические взгляды автора, получившие в то время широкое распространение. Советское государство в обозримом будущем представало в воображении писателя охватывающим огромную территорию от Японии до Англии, от Северного полюса до Ганга. Любовь к родине, юношеские мечты и грезы о светлом будущем, романтические восторги и переживания – вот основные темы его произведений. Павел Коган был истинным мастером поэзии, обладал утонченным вкусом и культурой стихотворения. Изумляет и поражает воображение многогранный музыкальный мир его поэзии, гармонично вмещающий в себя любовную и гражданскую лирику. В стихотворном сборнике «Гроза» явственно прослеживается напряженный пульс времени и учащенное дыхание эпохи. По сей день неуемная творческая энергия автора продолжает вдохновлять исполнителей его стихов.

На нашем сайте о книгах сайт вы можете скачать бесплатно без регистрации или читать онлайн книгу «Гроза» Павел Коган в форматах epub, fb2, txt, rtf, pdf для iPad, iPhone, Android и Kindle. Книга подарит вам массу приятных моментов и истинное удовольствие от чтения. Купить полную версию вы можете у нашего партнера. Также, у нас вы найдете последние новости из литературного мира, узнаете биографию любимых авторов. Для начинающих писателей имеется отдельный раздел с полезными советами и рекомендациями, интересными статьями, благодаря которым вы сами сможете попробовать свои силы в литературном мастерстве.

Цитаты из книги «Гроза» Павел Коган

Косым, стремительным углом
И ветром, режущим глаза,
Переломившейся ветлой
На землю падала гроза.
И, громом возвестив весну,
Она звенела по траве,
С размаху вышибая дверь
В стремительность и крутизну.
И вниз. К обрыву. Под уклон.
К воде. К беседке из надежд,
Где столько вымокло одежд,
Надежд и песен утекло.
Далеко, может быть, в края,
Где девушка живет моя.
Но, сосен мирные ряды
Высокой силой раскачав,
Вдруг задохнулась и в кусты
Упала выводком галчат.
И люди вышли из квартир,
Устало высохла трава.
И снова тишь.
И снова мир.
Как равнодушье, как овал.
Я с детства не любил овал!
Я с детства угол рисовал!

Вспоминает Сергей Наровчатов :

«Он погиб в страдные дни 1942 года под Новороссийском, возглавляя поиск разведчиков. В рост пошел он на пули, так же как в рост шел он по жизни. Ведь и вся его жизнь была внутренней подготовкой к подвигу.

Косым, стремительным углом И ветром, режущим глаза, Переломившейся ветлой На землю падала гроза. И, громом возвестив весну, Она звенела по траве, С размаху вышибая дверь В стремительность и крутизну. И вниз. К обрыву. Под уклон. К воде. К беседке из надежд, Где столько вымокло одежд, Надежд и песен утекло. Далёко, может быть, в края, Где девушка живёт моя. Но, сосен мирные ряды Высокой силой раскачав, Вдруг задохнулась и в кусты Упала выводком галчат. И люди вышли из квартир, Устало высохла трава. И снова тишь. И снова мир. Как равнодушье, как овал. Я с детства не любил овал! Я с детства угол рисовал! 20 января 1936 года

Московские поэты моего поколения хорошо помнят сухощавого и угловатого юношу, удивительно жизнелюбивого и страстного в своих жестах и суждениях. Из-под густых, сросшихся бровей пытливо и оценивающе глядели на собеседника глубоко запавшие каре-зеленые глаза. У него была поразительная память. Он знал наизусть не десятки, а сотни стихотворений самых разных поэтов, не считая своих собственных. Читал он их всегда вдохновенно, но особенно взволнованно звучал его голос тогда, когда он читал стихи, близкие ему по духу. Это были стихи, осмысляющие время. Не ошибусь, если скажу, что он жил поэзией. И разумеется, в этом слове он заключал не просто стихотворчество, но всю свою жизнь, свое отношение к судьбам поколения…»

Валентин Антонов, декабрь 2005 года