Проект образ путешественника в русской литературе. Образ странствующего героя в произведениях отечественной литературы. Несколько интересных сочинений

АННОТАЦИЯ

В статье предпринята попытка систематизации образов путешественника в русской литературе по тематическому признаку, обусловленному спецификой освоения пространства. Показано, что двумя продуктивными формами реализации идеи путешествия выступает эксплицитно маркированное перемещение и иллюстрация сюжетов нравственного развития персонажа.

ABSTRACT

An attempt of systematization of traveler’s characters in the Russian literature on the thematic sign caused by specifics of development of space is made in the article. It is shown that explicitly marked movement and an illustration of plots of moral development of the character acts as two productive forms of implementation of the idea of a travel.

Изучение типологии текстов с сюжетом путешествия, воплощенных в различных формах, – одно из динамично развивающихся направлений современного литературоведения. Предметом интересов исследователей становятся как канонические текстовые структуры, так и свободные жанровые образования. Отказ от исключительно жанрового контекста интерпретации путевой литературы позволяет рассматривать ее в контексте художественных универсалий – прежде всего как ситуацию путешествия, желание или необходимость движения, внешнего или внутреннего.

Д. Н. Замятин подчеркивает, что «путешествие способствует созданию целенаправленных географических образов, в структуре которых доля физико- и экономико-географической информации, статистических сведений и т.д. меньше культурных, эмоциональных, психологических элементов и связей, что ведет к “выпуклости”, рельефности, усложненной морфологии образа местности, страны, региона, через которые лежит путь» .

Н. В. Черепанова, анализируя путешествие как феномен культуры, подчеркивает, что это «перемещение (реальное или виртуальное) в чужое культурное пространство с целью выхода за пределы наличного бытия для познания себя и мира повседневности Другого» . Размышляя о путешествии как мифологической структуре, К. Воглер отмечает, что «путешествие героя – модель, которая распространяется не только на параметры, характеризующие нашу действительность. Кроме всего прочего, она отражает процесс создания мифологического путешествия как необходимой части истории» . Интерпретация идеи странствования как своеобразного духовного квеста не нова, но попытка наложить разнообразные сюжеты путешествий на закономерности внутренней эволюции персонажа может породить развернутую типологию образных систем художественного произведения.

Итак, homo peregrinus, человек путешествующий. В одном из наших исследований предлагается классификация текстов путешествий в зависимости от объекта, субъекта и объекта перемещения – эта простая формула не исчерпывает всех их разновидностей, но актуализирует идею пространственного перемещения как маркера «деятельности» персонажа. Этот аспект выступал системообразующим вплоть до середины XVIII века, когда Л. Стерн задает новый вектор для всех, кто отправляется из пункта А в пункт Б – теперь это не столько детальное описание увиденного, сколько передача разнообразных проявлений эмоционального состояния субъекта путешествия.

Типология путешественников в русской литературе детерминирована закономерностями историко-литературного процесса и экстралитературными факторами. Д. Н. Замятин отмечает, что «посредством литературных произведений (и текстов, ставших таковыми) Россия осознавала и осмысляла огромные, слабо освоенные пространства» .

При первом приближении даже традиционный стадиальный подход к систематизации историко-литературного процесса оказывается весьма плодотворным. Так, путешественник Древней Руси – это, прежде всего, смиренный и восхищенный созерцатель хождения или дотошный и ответственный составитель статейного списка или землепроходческой скаски.

Ситуация (за вычетом истории Афанасия Никитина) не меняется вплоть до начала XVII века, эпохи русского ренессанса, когда, как подчеркивает О. В. Творогов, «происходит открытие человеческого характера во всей его сложности, противоречивости и изменчивости» .

Образ путешественника становится более сложным и реализуется на персональном уровне: так, например, в повести о Савве Грудцине пространственное перемещение хоть и является прямым детерминантом описываемых событий, но не является их смысловым центром; судьба мятежного протопопа Аввакума становится попыткой измерить бескрайнее пространство России в ее трагической противоречивости.

Путешественник петровской эпохи – человек новой формации. Переживая трагический разрыв с многовековыми традициями и устоями, отринутыми в пользу европейской модели развития, герои своего времени стремятся мыслить актуальными категориями: в петровских повестях сюжетная составляющая путешествия выполняет две функции – непосредственную фабульную и идеологическую. Европа видится тем идеальным пространством, освоение которого обеспечивает сопричастность новым имперским ценностям.

Затем появляется иной путешественник:

• студент-стажер, который едет в Европу за систематическим образованием (Г. У. Райзер, Д. И. Виноградов и др.);
• ученый, описывающий академическую экспедицию, в которой он принимает участие (Л. Делиль, В. Беринг, Г.Ф. Миллер, С. П. Крашенниников);
• мореплаватель (Н. Полубояринов, Ю. Ф. Лисянский, И. Ф. Крузенштерн);
• участник военных действий (Ф. Ефремов, Р. М. Цебриков, П. А. Левашов);
• представитель образованного русского дворянства, путешествующий по Европе: (А. Г. Бобринский, П. А. Строганов, Ф. П. Лубяновский, Д. П. Горихвостов) .

На исходе столетия появляются женские записки о путешествиях (Е. Р. Дашкова, Е.П. Барятинская, А. И. Толстая), а также происходит неизбежный процесс олитературивания документальной модели (А. Н. Радищев, Д. И. Фонвизин, Н. М. Карамзин).

В литературе XIX века можно выделить две тематические группы текстов, содержащих сюжет о путешествии:

• эксплицитно маркированное перемещение (путешествие как основа сюжета, перемещение имеет физические, географические, темпоральные, пространственные, культурные приметы);
• путешествие как иллюстрация сюжета нравственного развития, его необходимая структурная составляющая (автор манифестирует динамику духовной эволюции героя через физическое перемещение).

В зависимости от типа сюжета выстраивается и определенный образ путешественника. В первом случае это непосредственный созерцатель, для которого фиксация реалий нового пространства не менее значима, чем рефлексия, причем речь идет как о документальном, так и литературном путешествии (от записок участников войны 1812 года и описаний паломничеств на Святую Землю до «Путешествия в Арзрум» А. С. Пушкина, «Поездки в Ревель» и кавказских повестей А. А. Бестужева-Марлинского). В середине столетия ведущим жанром становится очерк (В. П. Боткин, С. В. Максимов, Д. И. Стахеев, Н.М. Пржевальский) .

Во втором случае справедливо говорить об использовании ситуации реального или вымышленного путешествия для расширения емкости романного повествования (М. Ю. Лермонтов, Н. В. Гоголь, И. А. Гончаров) вплоть до фантастического (О. И. Сеньковский) – способы интерпретации сюжета практически неисчерпаемы.

На рубеже в первой половине XX столетия очерковую традицию внимательного наблюдателя продолжают В.В. Розанов, М.М. Пришвин, К. Г. Паустовский. Олитературенное путешествие обретает еще более разноплановые варианты реализации – в мифопоэтике символизма путешественник стремится через интенцию движения соединить два плана бытия – реальный и идеальный: так среди прочего воплощалась идея конструирования мира в процессе творчества (Н. С. Гумилев, А. Белый). Акмеизм, возвращая слову телесность, реанимирует идею предметного, синестетического восприятия пространства (О. Мандельштам). Д. Н. Замятин отмечает, что В. Хлебников «буквально поставил свою жизнь на географическую карту – случай геолитературы».

Сложность дальнейшей классификации связана не только с многообразием и динамикой смены историко-литературных сюжетов, но и с их максимальным тематическим разнообразием. Так, например, Т. Д. Савченко размышляет о кавказской теме в русской литературе XX столетия и намечает генетические связи с исконным представлением о путешествии как желании соприкоснуться с экзотическим (М. Горький, И. А. Бунин, А. И. Куприн, М. А. Булгаков, В. В. Маяковский, Г. Газданов, Л. Леонов).

Путешествие становится системообразующим мотивом творчества Б. Пастернака, М. Шолохова, В. Гроссмана, И. Бродского. Мотив пути в никуда – основа большинства утопий и антиутопий, жанра, чрезвычайно востребованного новой и новейшей русской литературой (Е.И. Замятин, А. В. Чаянов, Д. Л. Быков).

Иными словами, «человек путешествующий», один из системообразующих образов русской литературе, не только традиционно выступает непосредственным наблюдателем, но и последовательно транслирует нюансы духовного развития через освоение пространства.

1. Воглер К. Путешествие писателя. Мифологические структуры в литературе и кино. – М., 2015. – 476 с.
2. Замятин Д. Н. Образы путешествий: социальное освоение пространства // Социологические исследования. – 2002. – № 2. – С. 12–22.
3. Львова О. В. Рассказ о путешествии: формы литературной рецепции травелога // Филологические науки. Вопросы теории и практики. – Тамбов: Грамота. – 2016. – № 9. – Ч. 3. – С. 38–40.
4. Савченко Т. Д. Литература путешествий о Кавказе второй половины XX века: Дис. … канд. филол. наук: 10.01.01. – Краснодар, 2009. – 202 с.
5. Стефко М. С. Европейское путешествие как феномен русской дворянской культуры конца XVIII – первой четверти XIX веков: Дис. … канд. истор. наук: 07.00.02. – М., 2010. – 245 с.
6. Творогов О. В. Литература Древней Руси: пособие для учителя. – М.: Просвещение, 1981. – 128 с.
7. Хайруллина О. Н. Очерк второй половины XIX века: жанрово-стилевая характеристика (на материале очерков о российском Дальнем Востоке): Дис. … канд. филол. наук: 10.01.01. – Владивосток, 2001. – 172 с.
8. Черепанова Н. В. Путешествие как феномен культуры: Дис. канд. … филос. наук: 09.00.13. – Томск, 2006. – 20 с.

Опыт путешествия - крепостническая действительность, обнаженно представшая перед глазами героя, встречи с жертвами самодержавно-крепостнического строя («Чудово», «Зайцово» и др.) убеждают его в несостоятельности надежд. Так начинался третий, и последний, этап идейно-морального обновления героя - формирование революционных убеждений. Путешественник начинает понимать, что ни монархия, какой бы «просвещенной» она ни была, ни «великие отчинники» (то есть крупные помещики) не могут дать свободу. Свободу народ может добыть только сам, восстав против угнетателей, вынуждаемый к тому «тяжестью порабощения» («Медное», «Городня», «Тверь»).

В обращении путешественника на путь революции огромную роль сыграла встреча с автором оды «Вольность» (глава «Тверь»), то есть с самим Радищевым. Путешественник жадно слушал «прорицание о будущем жребии отечества». Отдельные мысли, наблюдения, выводы - следствие собственного опыта путешествия - под влиянием «прорицателя вольности», читавшего и толковавшего ему оду «Вольность», складываются в систему революционных убеждений. Он чувствует себя мстителем. Мстителем он и приезжает на станцию Городня.

Начиная с Городни путешественник общается только с крестьянами, находится только в их среде, мужественно ищет средств и путей к установлению связей с ними на началах взаимного уважения и доверия. Так в книгу вторгается народ, русский крепостной крестьянин, становясь ее героем, занимая важнейшее место в повествовании. Именно в этих главах путешественник, принявший революционную веру «новомодного стихотворца», автора оды «Вольность», выступает союзником, единомышленником Радищева. Поэтому вопрос о народе, как той политической силе, которой предстоит обновить Россию, равно важен и для путешественника и для Радищева. Радищев и изобразил народ в «Путешествии» так, как он еще не изображался ни в русской, ни в мировой литературе.

До Радищева народ не был героем искусства. О нем лишь говорили, о нем упоминали, о его судьбе сожалели. Для классицизма это была «низкая» тема, «низкий» предмет - оттого писатели-классицисты изображали не народ, а отдельного крестьянина, да и то как сатирический персонаж в комедии или басне. Низведенные крепостническим строем до положения «тяглового скота», трудящиеся были объявлены дворянством «подлым» народом, «неблагородным» сословием, лишенным культуры, достоинства, чести. Народ для дворян не имел истории, не мог иметь будущего. Он обязан был лишь работать и питать дворянина, творившего историю, культуру, управлявшего государством.

В русской литературе первое развернутое изображение крепостной деревни мы встречаем у Новикова в журнале «Трутень» (1769). Там были помещены «Крестьянские отписки» - письма крепостных Филатки и Андрюшки своему барину, в которых раскрывалась трагически безысходная жизнь русского крестьянина. Новиков не был революционером. В соответствии со своими просветительскими убеждениями он протестовал против крепостного права, показывал униженную рабством и ужасающей нищетой жизнь, взывал к чувству, к человеколюбию, к жалости дворян. Отсюда и характер изображения крепостного: несчастный Филатка лишь скорбно «плачется» на свою судьбу, он не протестует, а молит барина быть милостивым «отцом» своим крепостным.

Радищев , писатель-революционер, сделал именно народ героем своей книги. Изображая русских крестьян, низведенных крепостничеством на положение «пленника в отечестве своем», он героизировал их, видя в мужике дремлющую до случая силу, которая сделает его истинным сыном отечества, патриотом, деятелем революции. Сила, обаяние и нравственная красота русских крепостных в «Путешествии» таковы, что мы чувствуем в каждом из них будущего освободителя России. Через индивидуальный облик каждого просвечивает его потенциальная судьба свободного человека. Радищев писал так о русском народе потому, что верил и понимал, что именно народу предстоит решить судьбу русского государства, обновить отечество.

Образ бурлака открывает галерею крестьян «Путешествия». Утверждая свою веру в народ, Радищев дерзко бросает вызов дворянству и самодержцу, заязляя: «Бурлак; идущий в кабак повеся голову и возвращающийся обагренный кровию от оплеух, многое может решить, доселе гадательное в истории российской». В Любани происходит встреча с пашущим крестьянином, а в деревне Едрово с крестьянкой Анютой. Несмотря на бедность, сиротство, она независима, горда, полна достоинства. Основа ее жизненного поведения, как и у крестьянина из Любани,- труд. В образе Анюты, ее семьи перед путешественником открылся новый, неведомый ранее мир нравственной чистоты и красоты.

Крестьянин из Любани, Анюта из Едрово - крепостные, сумевшие, несмотря на гнет рабства, на тяжелую работу, сохранить в себе «величественные преимущества человека». Встреченный в Городне рекрут - крепостной интеллигент, волею «человеколюбивого помещика» он получил образование, и в нем оказались разбуженными дремавшие духовные силы, таланты и способности. Главное в нравственном облике образованного крепостного - рост самосознания; он говорит о себе: «Есьм человек, всем другим равный». Он «тверд в мыслях» и ненавидит «робость духа». Разбуженное в нем человеческое достоинство делает его активным и смелым. Как русский человек он терпелив, но до предела; грозно предупреждая своего мучителя, говорит: «не доводи до отчаяния души», «страшись!»

Рядом с образом крепостного интеллигента - образ Ломоносова, сына холмогорского рыбака («Слово о Ломоносове»). Крепостной интеллигент - только возможность, Ломоносов - свершение. Ломоносов - великий деятель русской национальной культуры - неопровержимое свидетельство талантливости русского трудового народа, его огромных потенциальных сил, его способности к величайшему созидательному творчеству.

С еще большей яркостью новаторство Радищева проявилось в создании коллективного образа народа. Крестьяне показаны часто в действии, в наивысший момент своей жизни, когда они совершали справедливое возмездие своим мучителям и поработителям. В главе «Зайцово» крестьяне, доведенные до крайности, убивают своего помещика. В главе «Хотилов» прямо говорится о пугачевском восстании, которое подняло десятки тысяч крестьян и сделало из них мужественных воинов, одушевленных желанием «освободигься от своих властителей». Прекрасен беспримерный в поэзии образ народа, созданный Радищевым в оде «Вольность», народа, совершающего революцию и творящего справедливый суд над монархом-злодеем.

никитин композиция образ путешественник

Афанасий Никитин вполне образованный человек, он хорошо знал книжную традицию средневековья, но в своей книге он почти не прибегает к цитированию средневековья и цитированию библейских текстов . Зато он свободно пользуется конструкцией разговорной речи, строя повествовательно-описательную часть своей книги на основе простых предложений, соединяемых повторяющимися союзами «а», «да» или начинающихся с глагола настоящего времени «есть». Например: «а голова не покрыта… а волосы в одну косу плетены…», «а детей у них много». Или: «да на них ученены городкы, да в городке по 12 человек в доспесех, да все с пушками, да стрелами…» Или: «есть у них одно место…», «есть в том алянде…», «есть хоросанец» и так далее.

Высокое литературное мастерство в книги Афанасия Никитина заключается в том, что она открывает собой новую страницу в истории русского литературного языка. Афанасий Никитин как писатель создал свою собственную литературную манеру, свой особый, неповторимый литературный стиль. И это стало возможным потому, что он первый смело обратился к живой образности русского разговорного языка своего времени. Так, например, рассказывая об ограблении русских купцов татарами, он выразительно скажет, что татары отпустили ограбленных купцов «голыми головами». Описывая свой приезд в Индию, он отметит: «яз куды хожу, ино за мною людей много, дивятся белому человеку».

Наряду с этим Афанасий Никитин не боится вводить в свою речь сугубо деловые обороты официальных документов московских приказов, видимо также хорошо знакомых ему. Он кратко, например, пишет: «бил есми челом… чтобы ся печеловал о людех…» Особый локальный колорит речи Афанасия Никитина достигался умелым введением в текст его книги иноязычных слов: тюркских, арабских и персидских. Что он делал это намеренно, в литературных целях, а не потому, что за долгие годы странствований привык думать на языке той страны, где он в то время находился, видно из даваемых им тут же пояснений и переводов. Например, приводя слова арабской и персидской молитвы «олло бервогыдирь, олло конъкар, бизим башы мудна насип болмышьты», он тут же сам переводит её: «а по-русски и языком молвят: боже осподарю, боже, боже вышний, царю небесный, зде нам судил еси погыбнути».

В.П. Адрианова-Перетц справедливо отмечает, что «обилие автобиографического элемента в «Хожении» Афанасия Никитина - в виде рассказов о событиях его жизни в пути и в форме лирических эпизодов - выделяет эти путевые записки из всей литературы путешествий русского средневековья. Но в то же время именно эта особенность связывает Никитина с новыми течениями в биографических жанрах русской литературы XV века. Интерес к внутреннему миру героя, анализ его душевных переживаний врывается именно в XV веке в традиционную форму «жития» и исторического рассказа, личность самого автора вопреки традициям прошлого проявляется перед читателями главным образом в виде лирических отступлений, нравоучительных сентенций и оценок изображаемых фактов. Рамки чисто эпического повествования раздвигаются, давая место выражению эмоций и размышлений и героя и автора. Афанасий Никитин предстаёт перед нами писателем своего времени, когда он и эпическую ткань путевых записок расцвечивает и оживляет рассказами о своих впечатлениях, настроениях, обращениями к читателям-современникам с нравоучительными предостережениями, сравнительными оценками своего, родного и чужого» .

Всё это делает книгу Афанасия Никитина одним из самых замечательных памятников русской средневековой литературы.

Русские странники в художественной литературе

(на материале повести «Очарованный странник» Н.С.Лескова и очерка «За волшебным колобком» М.М.Пришвина)

Мотив странничества, пути-дороги, по которой бредут русские странники и скитальцы, является смыслосозидающим во многих произведениях Н.С. Лескова и М.М. Пришвина. Феномен странничества связан с особенностями православной веры и вечным религиозным беспокойством русской души, которая немыслима без укорененного, вжившегося в ней двоеверия. «Странник – вечный образ русской жизни», - очень точно отмечает Ю.Степанов в словаре русской культуры. Видимой причиной русской любви к новому пространству, к «перемене мест», является стремление к лучшему миру. Но это еще не все. Главное здесь выяснить, что побуждает русского человека каждый раз отправляться в новые места, что он пытается найти в стране «без имени, без территории». Очевидно, что у странников, как правило, нет точной траектории пути. П.А. Флоренский писал: «в пространстве – у направления смысла нет. Оно совершенно безразлично» . Русские странники, скитальцы, паломники ищут правды, ищут Царство Божье на земле, они всегда устремлены к бесконечному, к тому миру «торжествующих созвучий» и божественной гармонии, которой лишена земная жизнь.

Н.А. Бердяев называл русских людей «странниками, ищущими Божьей правды» . По его словам земной путь русского народа – это именно путь странничества.

Лесков и Пришвин принадлежат разному времени. При всех различиях в изображении мира и человека писателей объединяла непоколебимая вера в силу своего народа, для которого характерна особая мистика земли. «Очень сильна в русском народе религия земли, это заложено в очень глубоком слое русской души. Земля – последняя заступница. Основная категория – материнство» . Обращение к вечному образу странника – очень важная особенность их мировосприятия. Их роднит стремление выразить сущностные основы русского мира, специфику души русского человека. И Лесков и Пришвин считали русский народ особенным народом. Лесков писал: «Я за всех русских стою! Все… имеем от своей богатой натуры на все сообразную способность. Мы, русские, где что уместно, так себя там и покажем: умирать – так умирать, а красть – так красть…» . Кровно связан с Россией Пришвин, всем своим творчеством утверждавший, что он «неотделим от России» с ее народом-правдоискателем. Он, как и многие другие представители русской интеллигенции, считал, что Россия неоднородна. Интересна в этом отношении мысль В.В. Розанова о существовании двух Россий: «одна – Россия видимостей, громада внешних форм с правильными очертаниями, ласкающими глаз… и есть другая – «Святая Русь», «матушка-Русь», которой законов никто не знает, с неясными формами, неопределенными течениями….: Россия существенностей, живой крови, непочатой веры, где каждый факт держится не искусственным сцеплением с другим, но силой собственного бытия, в него вложенного» . Странники-правдоискатели принадлежат этой второй, потаенной России, которая соединяет в себе «нищету тела и святость духа».

Иван Северьянович Флягин из «Очарованного странника» Лескова – простой мужик, из крепостных, но «очень интересный человек», с еще более интересной судьбой. Почему же он странник? Только ли потому, что по воле рока ему полжизни приходилось скитаться по родной земле? В первую очередь потому, что душа его проходит путь соблазнов, без которого невозможна русская жизнь. Лесков никогда не идеализировал своих героев, его интересует все, что «оригинально», что «изнутра вышло». Его образы амбивалентны: праведность оборачивается стремлением к греху. Праведное начало в русском человеке связано прежде всего с его абсолютной верой в Бога. Он ни на минуту не сомневается в Божественном промысле и справедливости Божьего суда, и поэтому даже в самом греховном состоянии русский человек не теряет способности раскаяться, ужаснуться глубине своего нравственного падения. Иван Флягин – не исключение. Характерно, что он не просто странник, а странник-скиталец, так как проходит свой путь не по своей воле, а по воле судьбы, ему предначертанной. «Если странничество – добровольный выбор, то скитальчество – злая судьба» .

По русским дорогам в художественном мире М.Пришвина идут духовные странники. Прежде чем попасть в монастырь, им необходимо духовно подготовиться к этому. Для Пришвина герой-странник – это любимый герой и во многом автобиографический. «Странник – самый свободный человек на земле. Он ходит по земле, но стихия его воздушная… странник - свободен от «мира» и вся тяжесть земли свелась для него к небольшой котомке на плечах» . Пришвинский герой пути, пытается раскрыть в себе возможности, заложенные в нем природой. В очерке «За волшебным колобком» это коллективный герой – группа персонажей, связанных с идеей народного мира, народной души. Его странники из нетронутых цивилизацией уголков нашего Севера поражают писателя «остатками чистой, не испорченной рабством народной души». Каждый из них знает, где Бог: «в ребрах … это значит Бог в себе самом» .

Очень похожи Михайло, юровщик из очерка «За волшебным колобком», и лесковский Иван. Михайло говорит о себе: «была силушка, хвалиться не стану, а в людях свою работу не оставлял» . Всем было известно, что юровщик выбирался «из самых храбрых, справедливых и умных», обладавших огромной духовной и физической силой. Лесков находит для своего героя особые краски: «это был человек огромного роста, с смуглым открытым лицом и густыми волнистыми волосами свинцового цвета, он был в полном смысле слова богатырь» . Героев объединяет абсолютная вера в Бога. Для Флягина нет ничего страшнее умереть неотпетым, без причастия: « - В воду тебя тогда бросим на рыбное пропитание.

Без попа?

Без попа.

Я стал плакать и жалиться, а рыбак смеется.

Я над тобою шутил: помирай смело, мы тебя в родную

землю зароем.

Хороша шутка. Если вы этак станете надо мною часто шутить,

так я и до другой весны не доживу» .

Михайло же у Пришвина, оказавшись посреди океана в лютую непогоду, дает такой наказ своим товарищам: «нехорошо, братья, так помирать. Бога обижаете. Наденьте чистые рубашки, помолитесь, проститесь» . Во многом похожая ситуация: смерть без молитвы немыслима.

На первый взгляд, Флягин большой грешник: он убивает человека, не любит своих жен и детей, толкает в воду женщину с ребенком под сердцем, ворует, пьянствует, тратит чужие деньги. Но это непреднамеренные грехи: монаха убил «не нарочно», жен не любил, потому что не был венчан с ними, а детей, потому что некрещеные, цыганку в воду толкнул, потому что клятву дал, так ведь он после этого душу ее из ада спасти пытался; а что пьянствовал, так ведь и сам таким «выходам» не рад был, в результате чего поддался чарам магнетизера. Есть грехи и у Михайло. Пришвинские герои, конечно же, небезгрешны. « Россия грешна, но в грехе своем она остается святой страной – страной святых, живущей идеалами святости… русский народ хочет не столько святости, сколько преклонения и благоговения перед святостью…» .

Герои Лескова и Пришвина исповедуют то, что называется «двоеверием». Христианское мировосприятие сопрягается у них с остатками язычества. Все герои Пришвина верят в нечистую силу, не сомневаются в существовании леших, домовых, верят в водяного не меньше, чем в Бога, объясняя это тем, что если есть царь небесный, значит есть и подводный. Местные жители знакомы с колдунами, способными и скот вылечить, и дождь вызвать, и рыбу перевести из одного озера в другое. «Топография русского православного космоса такова: на одном полюсе – светлый космос, уводящий от социальной греховности и стесненности в высшую духовную сосредоточенность, в горние дали; на другом – языческий космос стихийной природной воли» .

У лесковского Голована в силу того, что ему приходилось большей частью быть при господах, языческий элемент в какой-то мере ослаблен. Но и ему чудится зверь лесной после того, как он Грушеньку в воду столкнул: «ужасно какой большой и длинный, бесстыжий, обнагощенный, а тело все черное и голова малая, как луковочка, а сам весь обростенький, в волосах…» Да и сама Грушенька в день их первой встречи показалась ему колдуньей, а поцелуй ее – змеиным ядом. Их встреча в лесу произошла весьма необычным способом: «все звала…раз под ветер, а раз супротив ветра – вот и встретились» .

Иван Флягин и Михайло странствуют «по обещанию». Иван был родителями обещан Богу за то, что появился на свет. А Михайло сам дал обет возить странников на Святые острова, выражая тем самым благодарность Богу за свое мистическое спасение. Никто из них не может объяснить, как Бог проявляется в человеке, где находится Царство Божье, но сердцем каждый понимает, что оно есть, и что оно руководит земным миром. Срабатывает так называемый апофатический принцип. «Апофатический принцип означает одновременно и недоступность Христа нашему уму, и полную открытость Его нашему сердцу. Ум социоцентричен, он привязывает человека к социальному порядку, к законничеству; сердце христианина космоцентрично, оно верит, что Благодать Христа социально не предопределена и не предсказуема» .

Н.А.Бердяев называет Русь «бродячей». Нельзя не согласиться с ним в том, что «тип странника», столь характерный для России, «прекрасен»: «Странник ходит по необъятной русской земле, никогда не оседает и ни к чему не прикрепляется. Странник ищет правды, ищет Царства Божьего, он устремлен вдаль. Странник не имеет на земле своего пребывающего града, он устремлен к граду Грядущему» .

Библиографический список

Бердяев Н.А. Русская идея. Судьба России. М., 1997. 541с

Борисова Н.В. Жизнь мифа в творчестве М.М.Пришвина. Елец. 2001. 282с.

Лесков Н. Очарованный странник. М., 2005. 400с.

Панарин А. Православная цивилизация в глобальном мире. М., 2007. 544с.

Пришвин М.М. Собрание сочинений. Т 1. М., 1982. 830с.

Степанов Ю. Константы: словарь русской культуры. М., 2001. 989с.

Флоренский П. Собрание сочинений. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М., 2000. 447с.

Образ странствующего героя – один из ключевых образов русской литературы, олицетворение неспокойной, мечущейся России.

Мы обратимся к 4 произведениям русской литературы: «Путешествию из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева; поэме Некрасова «Кому на Руси жить хорошо»; поэме «Мертвые души» Н. В. Гоголя и роману «Герой нашего времени» М. Ю. Лермонтова. Все эти произведения объединяют образ дороги и образ странника.

Сюжет «Путешествия из Петербурга в Москву» - история странствующего человека, который, следуя от станции к станции, познает весь ужас, всю несправедливость существующего крепостнического строя. Путешественник видит мучения народа, доведенного крепостниками до скотского, униженного состояния.

С героем-странником мы встречаемся и в поэме Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». Повествование автор строит как рассказ о странствиях семи мужиков – правдоискателей. Живут герои поэмы в деревнях с говорящими названиями (Неелово, Заплатово, Дырявино, Разутово).

Герои Некрасова отправляются странствовать по Руси в поисках ответа на вопрос: «Кому живется весело, вольготно на Руси?» Сам факт того, что таким философским вопросом задались люди необразованные, неграмотные, занятые изнуряющим физическим трудом, свидетельствует о пробуждении сознания народа. Мужики – правдоискатели олицетворяют русский народ, стремящийся к истине. Благодаря странствующим мужичкам Некрасова мы знакомимся с пореформенной Русью в целом, с мужественным богатырем Савелием; кристально честным Ермилой Гириным и другими представителями крестьянской среды.

С образом героя-странника, но совсем другой формации, мы встречаемся поэме Н. В. Гоголя «Мертвые души». Если цель странников Некрасова благородна (поиск правды, истины), то Чичиков путешествует по Руси с целью приобретения мертвых душ, с целью обогащения. Образ странствующего героя позволил Н. В. Гоголю показать в своем романе «всю Русь»: чиновничью, помещичью, народную. Вместе с Чичиковым мы посещаем усадьбы помещиков: знакомится с мечтательным, слащавым Маниловым; недалекой Коробочкой; грубым, похожим на медведя, Собакевичем; скупым Плюшкиным; наглым кутилой Ноздревым.

Вместе с путешественником Чичиковым мы можем наблюдать нравы, царящие в чиновничьей среде. Чиновники отличаются низким уровнем культуры, стремлением к наживе. Благодаря герою-путешественнику мы получаем возможность побывать на балу губернатора; убедиться в том, как тяжело живется на Руси крепостным.

Героем-странником является и герой романа «Герой нашего времени» Печорин. Что подталкивает Печорина к странствиям? Печорин близок типу скитальцев-изгнанников. В разговоре с Мери Григорий Александрович признается, что светское общество не хотело верить в его чистоту, искренность, доброту, и тогда он стал скрытен, научился лгать, изворачиваться. Светское общество убило в Печорине все то доброе и хорошее, что в нем было.

Печорин пускается в странствия, руководимый желанием бегства от двуличного, развращенного общества; он хочет найти свое место в жизни; наполнить ее более глубоким смыслом. Однако вскоре Печорин убеждается, что можно привыкнуть и к свисту чеченских пуль, и здесь, на войне, ощущать скуку. Кроме того, он приходит к выводу, что любовь дикарки ничем не отличается от любви светской дамы.

Странствия Печорина символизируют неустроенность его жизни; отсутствие в ней истинного смысла. Итак, образ странствующего героя писателю продемонстрировать и раскрыть общественные нравы, а цель путешествий героев, их странствования помогает писателям углубить характеристику раскрываемых образов. Мы наблюдаем разные типы странников – правдоискателей (у Некрасова); странника-авантюриста (у Гоголя); скитальца – изгнанника (у Лермонтова).