Художник Федор Павлов-Андреевич: «Все свое время я посвящаю телу. "Обнажение — одна из частей художественного языка". Интервью с Федором Павловым-Андреевичем Федор павлов андреевич перфомансы

Художник, режиссер, куратор и директор Государственной галереи на Солянке Федор Павлов-Андреевич считает, что успевать при желании можно все. Мы решили разобраться в том, чем все-таки он занимается, доверились технологиям и поговорили по Skype

З астать Федора Павлова-Андреевича в одном месте несколько дней подряд решительно невозможно. Вот он представляет художников на ежегодной выставке гибридного искусства Lexus Hybrid Art, вот документирует серию собственных перформансов на Шри-Ланке, а вот уже летит на открытие своей выставки в Бразилию. Мы встретились с художником в Skype, чтобы расспросить о том, как успевать все и сразу, зачем раздеваться и где искать его новые проекты в обозримом будущем. Разговор получился откровенным.

Федор, прежде всего хочу поздравить вас с очередной выставкой Lexus Hybrid Art. Очереди стояли до последнего, мы проверяли.
Спасибо. Заинтересованность зрителей зависит от того, как все упаковано. Марина Абрамович на заре моей работы в перформансе как-то сказала мне: «Baby, art is only 50% art and 50% is PR» («Дорогой, в искусстве лишь 50% от искусства, остальные 50% — это PR»), — а теперь произнесите это с прекрасным сербским акцентом.

Чем проект этого года для вас отличался от предыдущих?
Отличался он в первую очередь тем, что почти все эти работы я когда-то встретил и полюбил всем сердцем, причем в разных местах: некоторые в Берлине, некоторые дома в Рио или в Сан-Паулу (В последние годы Федор живет между Россией и Бразилией. — Прим. Buro 24/7 ) , некоторые в Лондоне и Нью-Йорке. И уж самая большая моя гордость, что несколько художников создали абсолютно новые произведения искусства специально для Lexus Hybrid Art. То есть приехали заранее в Москву, облазили весь театр «Россия», и все решилось. В общем, в выставке этого года была очень большая доля моей личной ответственности за контент. Вот есть такие довольно пошлые блокноты — Art That I"ve Seen and Loved, — и ты туда кладешь картинки понравившихся тебе произведений. Экспозиция была моим личным подобным блокнотом. А учитывая, что мой вкус, прямо скажем, не всегда совпадает со вкусами других людей, я очень старался, чтобы это были только такие работы, которые понятны всем, будь то бабушка, проходившая через Пушкинскую площадь, кошка, живущая в этом здании, или трехлетний ребенок, — и почти все представленные объекты можно было наблюдать, не имея никакой боевой подготовки в области совриска. Ведь когда ты заходишь в комнату, за дверью которой играет фортепианная музыка, и видишь перед собой лица двух глядящих на тебя пианистов и их руки, зависшие в воздухе, — и они смотрят на тебя, и смотрят, и смотрят, — а потом ты плюешь на это дело, уходишь, закрываешь за собой дверь, и в тот же миг музыка начинает снова играть (работа немецкого художника Анники Карс «Двое играют на одном»), то вот в этот момент ты как раз и понимаешь, что все, что хочешь знать и в чем мечтаешь участвовать, происходит за пределами досягаемости — там, где нас нет.

Художник, перформансист, арт-менеджер, режиссер, продюсер, писатель, директор галереи — и это далеко не все. Как вы управляетесь со всеми этими социальными ролями разом?
На самом деле все мои роли — это одна роль. Просто очень трудно людям объяснить и заставить их тебе поверить, что ты таким родился, что тебе положено по роду и племени делать десять дел. Меня кто только не пытался переделать. Моя любимая учительница музыки, Наталья Петровна Петрова, когда мне было 5 лет, все время произносила вот эти строчки из Барто: «Драмкружок, кружок по фото, а еще мне петь охота». И словно намекала: ведь ты так не хочешь? Потому что я из музыкальной школы бежал сразу на фигурное катание, а оттуда на репетицию своего спектакля, в 6 лет я уже репетировал, рано начал. Ну и до сих пор появляются люди, пытающиеся мне сказать: прекрати, сосредоточься, делай только это, вот это у тебя лучше всего получается. А я просто живу так, как умею. То есть делаю ровно то, что мне положено, ни больше ни меньше. Сегодня, к моей большой радости, настали времена, когда больше не нужно ничем прикрываться, никаким одним названием. Ты говоришь «художник», и это все вместе, все сразу. Не нужно говорить ни про какого арт-менеджера или писателя или перформансиста, все включено в понятие «художник».

Но успевать все и сразу — это все-таки сложно.
Я живу историями. Вот сейчас, пока мы разговариваем, я в деревне Аругам-Бэй, на Шри-Ланке, делаю серию своих перформансов про рабов в Бразилии — и про тех, что жили в XIX веке, и про нынешних. Мы тут с с кинодокументалистом Лавуазье Клеменче и фотографом Игорем Африкяном снимаем историю про черного парня — магазинного вора, которого в прошлом году распяли за кражу на фонарном столбе, как во времена рабства. Завтра будем меня привязывать к фонарю, я должен провисеть 7 часов, потому что эта серия для Афро-бразильского музея в Сан-Паулу (называется «Временные памятники»): каждый памятник существует 7 часов, а потом остается фото или видео, или и то и другое сразу. Есть уже готовая работа: я под руководством местного рыбака учился карабкаться на пальму, и через неделю тренировок забрался и провисел 7 часов — с 8 вечера до 3 утра — и задокументировал это. Просто рабы, желая освободиться, ночью, когда никто не видел, забирались на пальмы и добывали семена, которые в те времена жутко ценились. Эти семена они продавали на черном рынке, а вырученные деньги копили, ну и в конце концов выменивали накопленное на собственную свободу. И работа, которая называется «Временный памятник N1», как раз про свободу.

«ДО СИХ ПОР ПОЯВЛЯЮТСЯ ЛЮДИ, ПЫТАЮЩИЕСЯ МНЕ СКАЗАТЬ: ПРЕКРАТИ, СОСРЕДОТОЧЬСЯ, ДЕЛАЙ ТОЛЬКО ЭТО, ВОТ ЭТО У ТЕБЯ ЛУЧШЕ ВСЕГО ПОЛУЧАЕТСЯ»

Перформанс как вид искусства часто требует значительных физических усилий. Как подготовить и освободить тело?
Я сражаюсь за свое тело сразу несколькими способами. С одной стороны, копаюсь в себе с помощью учителей: Кирилла Черных из «Йога-класса», Тани Домовцевой и Ани Лунеговой в Москве, Шри Дарма Миттры и леди Рут в Нью-Йорке, Агустина Агуэрреберри в Рио и других важных для меня наставников, — я пробираюсь к залежам полезных и бесполезных ископаемых, первые стараюсь расчистить, вторые — выбросить. Это йога. Также я занимаюсь силовыми практиками. В Москве хожу к Диме Довганю в «Репаблику», он удивительный — классический пианист, ставший тренером по силе и по пилатесу. Мы с ним говорим о музыке и выдумываем разные удивительные способы решить вопрос силы умом. В общем, я обязательно каждый день провожу сколько-то времени за йогой и раза три-четыре в неделю, вне зависимости от перелетов, отдаю час-другой силе. Ну и потом Кирилл Черных учит меня очень интересным вещам. Например, как залезть внутрь себя глазами, как проникнуть физически в свое дыхание, как сгибать ногу, не сгибая ее.

А как вы пришли к обнажению в качестве средства своего художественного языка?
Это не единственное мое средство. Это одна из частей языка. Просто она гораздо больше бросается в глаза людям, не слишком опытным в наблюдении за перформансом. Никого не удивляет, что в живописи существуют разные виды масляных красок. А вот нагое тело перформансиста сразу превращает этого художника в мишень. Это в целом хорошо, потому что делает наш очень узкий и малодоступный жанр популярнее. Но, с другой стороны, если гуглить мое имя по-русски, то вторая строка — «Федор Павлов-Андреевич голый». А было даже пару дней, когда, мне кто-то сказал, в «Яндексе» на слово «художник» первой строкой выскакивала статья на эту тему в «Википедии», а второй — «Художник Федор Павлов-Андреевич пришел на фестиваль Midsummer Night"s Dream обнаженным». Нужно понять одну такую простую штуку: нагота перформанса — это не нагота секса, не нагота эротики, не нагота желания или соблазнения. Или, по крайней мере, в большинстве случаев и в большинстве сильных работ это не та нагота. Она сродни наготе морга, наготе крещения, наготе, в конец концов, газовой камеры. Она про обнуление. Ни у кого не возникает вопросов относительно наготы скульптур или обнажения в живописи — Intsagram не убирает селфи, снятые на фоне гениталий Давида в Итальянском дворике Пушкинского музея. А вот за моим аккаунтом установлено пристальное наблюдение: любая фотография, куда более скромная, нежели слепок с Микеланджело, тут же отправляется в небытие. Поэтому у людей, смотрящих на искусство с интересом, займет какое-то время, чтобы привыкнуть к тому, что Петр Павленский, прибивая себя гвоздем к Красной площади, не имел в виду показать всем людям, как выглядят его яйца, — он сказал жутко важную вещь, которую все, кто нужно (и что не менее важно, все, кто не нужно тоже), отлично поняли. А если бы он вздумал это делать в трусах, то трусы тут же стали бы частью сообщения. И спутали бы все карты. Так что нагота — это смытый смысл, нулевая отметка, чистый холст. С нее все начинается, но она не обеспечивает и не гарантирует результат от искусства. Она может значить все и ничего.

«Никого не удивляет, что в живописи существуют разные виды масляных красок. А вот нагое тело перформансиста сразу превращает этого художника в мишень»

Вы создаете перформансы с 2008 года, сможете рассказать немного о ваших внутренних наблюдениях — за собой, своим телом, сознанием?
В 2008 году, когда я сделал свой первый перформанс, я, надо вам сказать, вернулся к себе домой. У меня в тот момент еще не было мебели, даже было неизвестно, в каком конце города располагается мой дом. Но я уже точно знал, что он мой и что мне в нем предстоит прожить всю оставшуюся жизнь. Что я делал до того, все помню и все понимаю, но это прошло, перевернулось. Просто найти дверь в перформанс и вообще в некую иную форму высказывания — нелинейную, часто не с полпинка добываемую зрителем — у меня заняло три десятка лет. Зато теперь очень круто и очень интересно жить. Иногда я думаю: даже если меня завтра не станет, я уже прожил невероятно прекрасную жизнь. В ней было почти все, и мне совсем не жалко и не страшно было бы отправиться дальше.

А что с планами на будущее? Какие проекты стоит ждать в Москве?
В Государственной галерее на Солянке мы сейчас готовим сразу три выставки одновременно (все они — спецпроекты Московской биеннале современного искусства), которые как раз должны будут объяснить людям многое про перформанс, наготу и про то, как искусство перформанса сопротивляется правилам жизни и как порой побеждает их. Один из проектов называется «Интимные снимки» — это экспозиция про наготу в британском современном перформансе. Мы привозим очень важного художника и фотографа Мануэля Вазона. Он же будет работать с семью русскими перформансистами, каждый из которых в течение 7 дней будет делать свой перформанс в залах галереи. Название этой выставки Artist Is Hidden — по-русски «Художник в загоне»: каждый из художников построит себе по стене, за которой и будет происходить перформанс. И каждый из них сам решит, какого размера оставить отверстие для зрителя: щель, маленькую дырку или целое окно. Выставка будет посвящена выдающемуся американскому перформансисту, а теперь архитектору Вито Аккончи, еще в конце 1960-х сделавшему целый ряд работ, перевернувших ход истории искусства. В зале «Перец» мы покажем небольшую архивную выставку самого Аккончи, которому в этом году исполнилось 75 лет. Он, кстати, обещал приехать и встретиться с московской публикой. На эти проекты мы сейчас объявили краудфандинговую кампанию , так как просить на такое денег у государства сейчас бессмысленно, а спонсорам подобные вещи тоже, увы, неинтересны. Поэтому надежда на зрителей Солянки. Два года назад они сделали так, что выставка «Зоопарк художников» случилась и стала для всех нас важным этапом.

Следите ли вы за информационной повесткой дня?
Если вы про новости, то я не всегда понимаю, за новостями какой страны, Бразилии или России, мне надо следить в первую очередь, поэтому я порой решаю вообще их не читать. Тем более что в обеих странах сейчас кризис, а из одной из них приходят сплошь очень грустные новости. Без новостей спокойно. Но иногда они подбрасывают повод для работы: вот, например, на окраине Рио какие-то чуваки, добровольные санитары леса, распяли на фонарном столбе 14-летнего черного подростка, промышлявшего магазинными кражами. Привязали (причем шею закрепили велосипедным замком), избили и оставили на ночь. Точно так делали с рабами в Бразилии 150 лет назад. В общем, мало что изменилось. Этот эпизод станет поводом для пятого по счету «Временного памятника». В этой серии я делаю перформансы длиной 7 часов и документирую их в память о рабстве — и о том, которое уже в истории, и о том, которое происходит на наших глазах. В России с ним тоже все в порядке. В Москве в рабстве около миллиона человек, преимущественно выходцев из Центральной Азии. Если бы только какой-нибудь международной организации пришла в голову идея посмотреть на то, как они живут, что едят и как над ними издеваются их временные владельцы! Всех на Западе беспокоит судьба русских геев, а по-настоящему страдают только геи-подростки, которых ненавидят и над которыми измываются все, включая собственных родителей, а государство очень этому помогает. Что касается страданий российских геев в целом, то в Москве и Петербурге они, по-моему, живут нормально: да, им не разрешают проводить гей-парады и дают по морде, если они выходят на улицу протестовать, но многие из них живут комфортно и свободно. А вот гастарбайтеры вообще никого не волнуют, потому что они не говорят по-английски и не умеют рассказать о себе в живописных подробностях. Увы, жанр, в котором я работаю как художник, все же довольно далек от актуальной общественной и политической ситуации. Я вот большой поклонник Петра Павленского, у которого работать с этим материалом получается блестяще.

Как вы, человек, который много и часто бывает за границей, относитесь к московской светской жизни или, проще говоря, тусовке?
У меня есть (или был — не знаю, продолжает ли он свое доброе дело) кумир — ведущий интернет-телевидения «О нет, только не это!» на сайте W-O-S.ru Олег Коронный. Вот его способ смотреть или даже поглядывать на светскую жизнь в России кажется мне выдающимся. Он вообще никого не знает ни по имени, ни в лицо, человек вырос на каких-то совсем других вещах, не открывал никогда журнал Hello!, и вот он подходит с микрофоном к людям, которые, по его мнению, выглядят как известные персонажи, и задает им, ничуть не смущаясь, очень странные вопросы. А они терпят-терпят какое-то время, а потом: «А вы что, вообще не знаете, кто я такой?» И вот это прямо самый кайф. Олег — почти Марсель Пруст современной русской культуры. Пруст очень болел, лежал дома и писал километры сложносочиненных предложений, основой для которых стали почти испарившиеся воспоминания о размоченном в чае печенье «Мадлен» и разных там великосветских экивоках. А Олег когда-то давно придумал называть меня Волосатиком. У него подводка даже была такая: «Ну что же, давайте пойдем теперь спросим то же самое у Волосатика». И вот я стою в Питере на каком-то великосветском мероприятии, и вдруг напротив меня останавливается приятный хипстер лет 18-ти, смотрит, а потом вдруг подходит и учтиво так: «Простите, пожалуйста. А вы же ведь тот самый Волосатик? Ой! Ничего себе! А можно с вами сфотографироваться?» Потом, кстати, оказалось, что это был сын Сергея Курехина Федя. А на следующий день я приезжаю в Москву, иду на какую-то вечеринку в «Стрелке», стою с друзьями и рассказываю эту веселую историю. И представляете, в этот момент мимо нас проходит девушка лет 17-ти в широкополой шляпе и кожаном плаще. И на моих словах о Феде Курехине она вдруг замирает, останавливает своего друга и орет на весь бар: «Андрей, смотри, это же Волосатик!»
В Бразилии это все выглядит так же прекрасно: люди обожают называться словом «дизайнер», а при этом делают невесть что. Есть даже история про одну барышню-модельера, которая уже показалась на Рио Фэшн Уики и на Сан-Паулу Фэшн Уики (бразильцы очаровательно переделывают английские слова) и решила попытать силы в Лондоне. Приезжает она туда, вся из себя разодетая, а ее на паспортном контроле спрашивают: «А вы зачем сюда приехали вообще-то?» Она, подняв подбородок, на своем бразильском английском отвечает офицеру британских погранвойск: «А вы не знали, что я у себя в стране — знаменитость? Пойдите лучше меня погуглите». В общем, все очень похоже.

«Искусство как бизнес», как вы относитесь к такой формулировке?
Плоховато. Я, конечно, за то, чтобы произведения продавались. Есть три галереи, которые мною занимаются: одна в Сан-Паулу, одна в Рио и одна в Париже. Они относятся ко мне с уважением и не требуют, чтобы я превращал перформансы во что-то, что легко продать. Но если так само собой происходит, если рождается красивый объект, фотография или скульптура, то я очень этому радуюсь и отдаю в галерею, потому что многие мои перформансы и инсталляции требуют бюджета, а откуда ему взяться? Но когда ты начинаешь об этом специально думать, то ничего не получается. Я уверен: если все делать правильно, то со временем твоя работа в искусстве начнет приносить тебе деньги. Я ведь всего 7 лет назад сделал свой первый перформанс, так что я еще сравнительно молодой автор. Но деньги — это вообще не самое важное. Главное — постараться не лицемерить и говорить то, что тебе диктуют, что через тебя идет. Это и есть самая трудная задача.

- Совсем недавно в российских СМИ широко тиражировалась о вашей акции «Подкидыш-5» на ежегодном балу Met Gala в Нью-Йорке. Сообщалось, что вас утащили полицейские. Чем закончилась эта история?

Я не имею права давать комментарии до суда, который назначен на 5 июня. Меня арестовали и посадили в тюрьму на сутки. И соответственно, выпустили из зала суда. Я проходил по четырем пунктам обвинения: оскорбление общественного мнения, неповиновение полиции, распространение паники и проникновение на частную территорию. На каждый пункт у моего адвоката есть серьезный ответ, директор Бруклинского музея написала большое заключение о том, что мой перформанс - серьезное произведение искусства, а музей Met в этой ситуации выглядит так себе. История закончится в тот момент, когда состоится суд, который либо отменит обвинения, либо вынесет приговор. А до этого пока сложно что-либо предугадывать.

- Вы были готовы к такому развитию событий?

Нет, совершенно не был. Я прежде делал этот перформанс четыре раза, и он никогда ничем подобным не заканчивался.

- Из каких городов складывается география вашей повседневной жизни? В своем профиле на «Снобе» в качестве места жительства вы указали Москву, Сан-Паулу и Лондон. Насколько это актуально?

Это так: я поделен между этими тремя городами. Но при этом есть и другие. Я могу сказать, что я живу нигде - или что живу в собственном теле, потому что постоянно перемещаюсь. Но Москва, конечно, по-прежнему является основным пунктом, поскольку я занимаюсь «Солянкой» и мне все время нужно здесь быть, работать над выставками, над будущими проектами. Ну и театр мой в большей степени здесь. При этом у меня сейчас идет большая выставка в MAC USP, Музее современного искусства города Сан-Паулу, и еще готовится проект в Лондоне. Нью-Йорк, может быть, станет другим таким городом для меня, не знаю, все будет зависеть от решения суда. Если там они вынесут обвинительный приговор, то мне просто закроют въезд. Я часто бываю и в других местах. Например, у меня в последнее время много всего проходит в Венеции. Кстати, не знаю, замечали ли вы: если пойти сегодня на какую-нибудь групповую международную выставку современного искусства, то можно увидеть, как на этикетках рядом с объектами искусства написано: «Художник такой-то, родился в таком-то году, живет между Найроби и Сантьяго-де-Чили». Или «между Нюрнбергом и Бейрутом». Много дивных сочетаний - чем страннее, тем более секси это звучит. Мне кажется, люди бегут от ситуации привязанности к одному месту. Сегодня мир такой тревожный. Люди хотят найти себе спокойное - хотя порой и, наоборот, неспокойное - максимально подходящее место, где им будет хорошо. Правда, по моим наблюдениям, независимо от того, где человек живет, он всегда жалуется. Я очень мало знаю людей, которые были бы довольны тем местом, где они живут. Либо погода, либо кризис, либо преступность, либо отсутствие культуры, либо чрезмерное доминирование культуры, нет современной архитектуры, слишком много современной архитектуры - всегда есть на что пожаловаться. Поэтому люди непрестанно ищут себе место. Плохо везде. И хорошо тоже везде. Можно сказать, что таково современное сознание. Частое перемещение отменяет это недовольство. Я успеваю скучать только по Бразилии - начинаю тосковать через две недели, проведенные вне этой моей теперь совершенно родной страны. А вот по Москве или по Лондону не скучаю почти никогда. Только по своему семейству и своим любимцам - их хочется возить с собой в чемодане.

«Анданте» в Центре им. Мейерхольда, 2016.

- Вам приходится как-то разделять свою деятельность на категории? Сегодня выставка, завтра фестиваль, там спектакль, здесь перформанс? Или это все один большой процесс, в котором все взаимосвязано?

- Сколько себя помню, с самого раннего детства я страдаю синдромом дефицита внимания в тяжелой форме, и разделение деятельности - это способ с ним справиться. Я делаю разное. Курирую выставки или организовываю какие-то проекты в пространстве современной культуры - это все сегодня уже окончательно не поддается категоризации. Например, моя инсталляция «Карусель перформансов» («Fyodorʼs Performance Carousel»): сейчас у нас третий эпизод будет в Сан-Паулу, в арт-центре Sesc, предыдущий был год назад в Вене, за два года до того - в Буэнос-Айресе. Этот проект требует колоссального напряжения менеджерских мозгов: нужно найти деньги, собрать художников и объяснить всем, что это за абсолютно никому не ведомый формат. Трое посетителей сидят на велотренажерах, расставленных вокруг карусели, крутят педали и меняются каждые пять минут - а внутри карусели девять художников делают перформансы по пять часов в день в течение как минимум недели. Это все очень странно. У меня нет большого менеджерского состава, который бы за меня все делал, и никогда не будет - очень важно самому заниматься организационным процессом. В ближайшие пару месяцев мне предстоит возиться, например, со сметой проекта «Performance Elevator» («Лифт перформанса») на фестивале Fierce в Бирмингеме: там в отдельно взятом новом бизнес-центре будут подниматься и опускаться пять лифтов с художниками внутри, а художники будут делать перформансы длиной в среднем всего в одну минуту. Это живая инсталляция, я сам там тоже буду кататься в лифте с собственной живой работой, но я же должен еще и придумать, кто будут эти другие художники, какие работы попадают в этот формат и как это все будет между собой взаимодействовать. Для меня эти задачи любопытны, они обеспечивают определенного рода массаж мозга. Параллельно я активно занимаюсь просчитыванием стоимости «Поезда перформанса» («Performance Train») в Нью-Йорке. Ну и конечно, я практически ежедневно погружен в куда более эфемерные вещи - и это уже очень сложно стандартизировать или привести к какому-то расписанию. В основном вещи, которые нужно решить в художественном смысле, происходят в голове, когда ты находишься в состоянии полусна. У меня такая система: мне нужно слегка проснуться и обратно заснуть, не сразу - и в этот момент все решится. Поэтому я очень люблю джетлаг, этот неровный сон, когда ты через пять-шесть часов открываешь глаза, не просыпаясь окончательно, но полубодрствуя. В подобные моменты очень хорошо приходят ответы на самые трудные вопросы.

Инсталляция «Карусель перформансов»

- В одном из интервью вы сказали, что попали в перформанс из театра. Что это за история?

Я начал заниматься перформансом, потому что однажды, в 2008 году, куратор Кристина Штейнбрехер пришла ко мне на спектакль. Это был первый опыт быстрого театра, когда я менял актеров практически каждый день. Проект назывался «Гигиена», он проходил тогда в клубе «Джусто», где позже был театр «Мастерская». Мы играли некий текст Петрушевской дважды в день. Каждый день приходили новые люди, чтобы его играть. Через это прошли очень разные люди - Иосиф Бакштейн, Таня Друбич, Антон Севидов, который нынче известен по Tesla Boy, прекрасные васильевские хористы (артисты хора театра Анатолия Васильева «Школа драматического искусства». - Прим. ред. ). Все удивительные люди, очень разные в актерском смысле. Все читали текст - но читали они его с экрана, о чем зрители не знали, ведь экран висел у них за головами, спрятанный. Было ощущение, что актеры страшно напряжены, и это как раз то, чего я добивался. Я всю свою жизнь в театре неумело сражаюсь с системой Станиславского. Неумело пытаюсь делать так, чтобы мой театр был максимально формализирован. Моя задача, условно говоря, - заставить актера зажать между ягодицами пятак. Как учат певцов иногда. Чтобы вся вот эта их разболтанность, гортанность, маска - все ушло, включая всякие там хлопотания мордой лица, которые меня больше всего угнетают в драматическом театре. В общем, благодаря тексту на спрятанных экранах создавалось ощущение, что артисты сильно сконцентрированы, они все смотрят в одну точку. А они просто парились, что сейчас что-то неправильно произнесут. Потому что текст им никто не показывал до того, как они выйдут на сцену, они репетировали только схему движений. И вот Кристина Штейнбрехер, немецкий куратор русского происхождения, пришла, посмотрела и сказала: «Ой, Федь, ты же перформансом занимаешься». Я говорю: «В каком смысле?» Она говорит: «Ну вот то, что я сейчас видела, - это же не театр». Я говорю: «Клево, не знал». Она говорит: «Ну давай, тут будет выставка молодого искусства в Риме, приезжай, сделай там работу». Я так обрадовался - в тот момент я очень запутался в своей жизни. Работа телеведущим, маркетинг, пиар, херь вот эта вся, которая у меня происходила до этого всю мою жизнь, какие-то журналы, газеты - я не понимал, что я делаю, я заблудился. И театр был единственным местом, где я четко знал, с чем сражаюсь и к чему пытаюсь идти - хотя бы на интуитивном уровне. В общем, Кристина позвала меня на ту выставку, там меня увидел галерист из Лондона, который сказал: «О, я хочу, чтобы ты сделал у меня выставку». И дальше я сделал выставку, куда случайно зашел Ханс Ульрих-Обрист, дедка за репку, увидел мой перформанс и говорит: «Давай-ка поучаствуй у нас в выставке «Марина Абрамович представляет» на Манчестерском международном фестивале». Я такой: «Чего?!» А у них какой-то художник соскочил за два месяца до начала. У меня глаза из орбит выстрелили, когда я узнал, где и что мне предстоит делать. Все это было слегка как во сне. Так все началось. Поскольку я аферист по натуре, я довольно быстро во всем этом адаптировался.

«Карусель перформансов», перформанс «Пустые ведра». Буэнос-Айрес, 2014.

- Как вы определяете разницу между перформансом и театром?

Это очень сложный вопрос, ответа на него я не знаю. То, что мы делаем сейчас в «Практике», как раз попытка на этот вопрос ответить. Алина Насибуллина, актриса «Мастерской Брусникина», закончила в галерее «На Солянке» школу перформанса Pyrfyr. Можно сказать, она моя ученица. Звучит дико. Да, она такое мятежное существо, в хорошем смысле. Не понимает до конца, художница она или актриса. Все время придумывает себе вымышленных персонажей, пребывая в прекрасном состоянии метания. Неуверенность и ошибки, по-моему, две главные точки опоры для художника. Другое дело, что всем страшно. Потому что никто не знает, что это такое. Но люди, которые смешивают эти два понятия - театр и перформанс, - они ошибаются. Это очень разные вещи все-таки. Актер идет домой после спектакля, у него жена, дети, холодильник, телевизор и все такое прочее. А перформансист никуда не идет, его работа - часть его жизни и ее правда - внутренностями наружу. Процесс в перформансе не заканчивается вообще. Это все настолько серьезно, кроваво, если этим по-настоящему заниматься, что у тебя нет никакого шанса притвориться, что все закончилось и «можно я пойду домой». Вот недавно, когда после «Подкидыша» в наручниках, укутанный в белую простыню, я стоял, как статуя античная, и пять полицейских автомобилей вокруг, и с ними три бригады пожарников еще, у меня было ощущение, что сейчас я проснусь, и все это кончится. Но меня почему-то повели в одиночную камеру, там приковали к какой-то трубе, допрашивали десять разных человек, потом повезли в тюрьму и запустили в камеру, где я был единственным белым. И дальше начался нескончаемый хип-хоп-баттл. С одной стороны, я был дико счастлив, потому что происходило то, к чему я уже не имею никакого отношения, я являюсь лишь проводником для этой истории. С «Подкидышем» всегда так - у меня полное ощущение, что я ничего не придумывал и моя задача просто дать всему произойти. Я ведь лежу себе в ящике и лежу, а аудитория, публика - вот кто делает произведение искусства - они все за меня решают. Это как когда кошка блюет. Она на тебя смотрит огромными глазами и просит твоей помощи. Потому что ей жутко страшно и она не понимает, что с ней происходит. Она кашляет, из нее что-то извергается, вы стоите рядом и не помогаете.

Не делать «Подкидыша» я не мог - мне надо было отправить эти сообщения миру.
Разница между актером и перформансистом еще и вот в чем: как только ты принял на себя эту миссию - все. Ну как Петр Павленский. Фактически он отмаливает грехи других людей, принимая мученичество. Но далеко не все перформансисты мучаются! Многие просто совершают непростые манипуляции или производят сложные смыслы. В целом же перформанс - самая близкая к религии форма искусства. Во-первых, это все всерьез. Во-вторых - это послушание, обеты, строгость и порядок, страдание во имя высшего. В-третьих, это взаимодействие с какими-то понятиями и явлениями, которые ты сам не в состоянии осознать, но ты должен на это пойти. А театр тоже может быть близок к религии. Как в случае с Ежи Гротовским или с Анатолием Васильевым.

- Можно сказать, что идеальный актер для вас - это перформансист?

Нет, так ни за что нельзя сказать. Идеальный актер полностью подчинен воле режиссера. Перформансист никогда ничьей воле не подчинен. В моем случае актер - он вообще марионетка. Я же чем занимаюсь? Я беру и показываю голоса, жесты, все сам демонстрирую и растолковываю, у меня вообще совершенно идиотский способ репетирования. Видимо, потому что никогда нигде этому не учился. Потом актер это повторяет, потом осваивает, к нему все освоенное прилипает. А потом я обрезаю условные веревки, на которых актер подвешен, подобно марионетке, и остается уже его собственное освоение роли.

«Старухы» на фестивале «Золотая маска». Москва, 2009.

- Следите за тем, что происходит в современном культурном контексте в России? Про создание «Русского художественного союза»«Русский художественный союз» - новое амбициозное объединение, в которое вошли писатель Захар Прилепин, продюсер Эдуард Бояков, музыкант Александр Ф.Скляр и другие. Манифест открыто поддерживает политику президента и провозглашает необходимость укрепления и развития всего патриотического и православного на территории современной культуры и искусства. что скажете?

Совершенно некогда следить за всем этим. Какая разница, что говорят и пишут люди, которые через три года все равно поменяются и будут писать и говорить уже какие-то другие, полярно другие слова. Зачем запоминать то, что происходит сейчас? Нынче просто жесткая эпоха. В тот момент, когда они снова будут говорить какие-то приятные и понятные вещи, мы опять, наверное, с ними сблизимся. Это же все волны, мне кажется.

- В театре вы почти всегда работаете с текстами Людмилы Петрушевской. Какие-то из них были написаны по вашей просьбе?

- Да, конечно. «Танго-квадрат» - это текст, который она написала по моей просьбе. Я потом принес этот текст Галине Борисовне Волчек, была идея поставить его с Лией Ахеджаковой. Лия не решилась играть текст, он ей показался чересчур радикальным, и с «Современником» ничего не получилось, но в результате я поставил этот текст в ЦИМе с моими постоянными актрисами. Несколько разных вещей она написала по моей просьбе. Мы, конечно, очень близки. Ругаемся много, и нам непросто. Нам не повезло, что у нас есть родственная связь (Людмила Петрушевская - мать Федора Павлова-Андреевича. - Прим. ред. ). Для меня есть два идеальных автора, которых я слышу и понимаю. Петрушевская и Хармс. Мне очень повезло, что я не родственник Хармса.

- Про «Йелэну» известно, что это спектакль по рассказу Петрушевской «Новые приключения Елены Прекрасной» и что в единственной роли - актриса «Мастерской Дмитрия Брусникина» Алина Насибуллина. Вся другая информация обновляется едва ли не ежедневно. Что у вас там происходит на репетициях?

На репетициях мы говорим с Алиной о том, кто же она все-таки тут: актриса или перформансистка. После долгих размышлений поняли, что тут она все же театральная актриса и что хотя бы в этом мы будем конвенциональны. Отказавшись от затей с двумя перформансами, мы с Алиной вздохнули свободно - каждый по своей причине - и теперь понимаем, что «Йелэна» (ударение на первый слог) - это все же театр, хоть даже он с вешалкой и со всем таким. Просто это постдраматизм какой-то другой пробы, номинал которой нам самим еще предстоит оценить.

- Не задумывались о большой театральной форме?

Очень много думал об этом, но, к сожалению, еще не наступил тот час, когда ко мне выстроится очередь из директоров оперных театров с разными предложениями. Да, очень хочу сделать оперу. Потому что это формат, где на каждом шагу ограничения, а мне такое нравится. И еще оперные певцы часто очень плохие актеры, это тоже хорошо, их можно обесточить и просить быть функцией. А еще есть оркестр, который никуда не деть и который делает певцов совсем далекими от зала. Поэтому мне жутко интересно. И о большой драматической сцене я тоже думаю. Мне кажется, я внутренне к ней совершенно готов. И то, что я делаю всегда что-то маленькое для 50 или максимум 250 человек, связано с моей репутацией камерного авангардиста. Но я очень смиренно к этому отношусь и, скорее всего, здраво себя оцениваю. Хотя работать с 50 актерами мне было бы много проще, нежели с одним. Энергетически там можно много более резко выступить, ошарашить. Ошарашить одним актером очень сложно. А вот когда их множество, сразу легко метать громы и молнии.

- Сейчас у вас премьера в «Практике». А что потом?

Помимо того что я уже упоминал, я начинаю делать проект, который называется «Сверхобелиски». Я подвешиваю себя на строительном кране над самыми высокими обелисками на свете, стоя ногами на вершине обелиска, и вишу таким образом по семь часов над каждым. У меня страшная боязнь высоты, так что это в том числе работа с моими фобиями и лимитами. Я только что висел 7 часов на высоте 40 метров над зданием MAC в Сан-Паулу, где открывалась моя выставка, чтоб привлечь внимание к теме расизма, столь животрепещущей для Бразилии. Страшно было в первые два часа, потом было круто. А про обелиски - здесь история как в анекдоте. Приходит человек к врачу, а у него жаба на голове сидит. Врач говорит: «На что жалуетесь?» И вдруг жаба отвечает: «Да вот, что-то к жопе прилипло». Вот меня и занимает вопрос: что первично - обелиск или тело человека, которое на него взгромоздилось и застыло? Это если вкратце.

- У вас проект мечты? Навязчивая идея, которую невозможно воплотить?

Конечно! Я по несколько раз в неделю во сне поднимаюсь в воздух, у меня в районе седьмого шейного позвонка встроен определенный аппарат, который помогает мне взмывать, я управляю скоростью, масштабами. Варьируются габариты моего тела - могу оказаться размером с кулак или с огромное здание. Это настолько назойливо снится мне уже пару лет, что я думаю: все не зря и скоро что-то может измениться. Но в какую сторону и как, не мне угадывать.

В своей авторской рубрике «Раздевалка» Ольга Ципенюк встречает очередного героя MH сразу после тренировки и вызывает его - теплого и расслабленного - на откровенный разговор: сперва о самой тренировке, а дальше обо всем на свете. В этом номере ее визави - художник и директор Государственной галереи на Солянке Федор Павлов-Андреевич.

Как часто ты бываешь здесь, в спортзале «Репаблика»?
Когда себя уважаю, то пять раз в неделю. Но тут есть обстоятельства Я же почти бортпроводник, летаю все время. А в день полета нельзя на спорт, только на йогу. Потому что перелет - это ослабление иммунитета Когда летишь, ты все равно что заболеваешь. А когда заболеваешь - нельзя нагрузки, иначе заболеешь серьезно. Летать адски вредно - поскольку я порой делаю четыре трансатлантических рейса в месяц, то все про это знаю. Вот как было завещано Марией Кандидой де Мело, моим бразильским ЗОЖ-доктором. Первое - никогда не есть самолетную дрянь. Все, чем кормят в самолете, приготовлено неизвестно когда, а потом принесено в самолетную среду. В среде этой проветривается в лучшем случае 30 процентов воздуха - когда на земле ненадолго открывают двери. Остальное время ее населяет то, что надышали пассажиры - много интересных и не до конца изученных наукой гадов. В еде этой, кстати, причина многих послесамолетных недомоганий. Но главная проблема даже не в самой еде - во время полета все внутренности сдавливаются, работает всего пятая часть объема желудка и она мало с чем может справиться - в лучшем случае, с протертым супом, но его редко дают в самолетах.

И как ты выкручиваешься?
В каждом аэропорту, где я часто бываю, в зоне вылета есть проверенный ресторан. Там я ем, прямо перед полетом. Проверено и доказано желудком: так ничего не нарушается. А съешь хоть кусочек самолетной еды - каюк. На моем желудке можно все тестировать, он как хрустальная ваза: чуть что - до свиданья.

Temporary Monument 7 (Sao Paulo), photo by Guilherme Licurgo

С едой понятно. Какие еще воздушные заповеди?
На внутриконтинентальных перелетах, - например, Сан-Паулу - Буэнос-Айрес, всего-то 2,5 часа, - положено выпивать литр жидкости. Это не очень просто, но это важно. Я всегда приношу с собой в самолет термос и пакеты имбирно-лимонного органического чая, или шиповника. Отбираю у стюардессы пару долек лимона, кидаю их в термос, заливаю кипяток - через час это уже не такое горячее, можно пить. В туалет начинаешь бегать к концу полета, так что нормально.

Литр за два часа? Ноги не отекают?
Ставлю в ноги маленький чемодан, который разрешают брать в салон. Ну или совсем наглею: беру место у аварийного выхода в первом ряду и кладу ноги на разложенное сиденье стюардессы, предварительно с ней подружившись.

Пытаюсь представить себя той стюардессой.
О, да! Они все надеются за меня выйти замуж, а пожилые - усыновить. Я тот случай, который подходит на все варианты: молодым я кажусь молодым, а пожившие способны различить в моих глазах опыт – значит, я могу стать их третьим их браком, который, как известно, навсегда. Геи-стюарды надеются во мне на своего - я же им улыбаюсь! - и вот сейчас они пустятся в пляс, как в фильме Альмодовара. Я как-то летел в пустом самолете «Бритиш» по волшебному маршруту Алматы-Лондон. Пассажиров было трое, молодой симпотный – я один, а стюардов - пять, все геи за пятьдесят, дико кокетливые. Они, конечно, не знали, что я всего-то лет на десять помладше. Представляешь, каково мне было.

Спрятался в сортире?
Я не спрятался, я наслаждался заботой и обожанием. Мне все равно, кто меня обожает - я это люблю. Ладно, погнали дальше про здоровье. На трансатлантиках пить надо 2 литра. Когда я лечу в Павлик, - в смысле в Сан-Паулу, - это минимум 11, а то и 13-15 часов, из Дохи - все 16. Мой организм уже натренирован. Я захожу и еще до взлета вырубаюсь намертво. Сплю 10-11 часов практически без перерыва. Просыпаюсь. Делаю пранаяму и шадкармы. Пью литр горячей воды с лаймом. Потом час делаю асаны - есть такое место, между салонами, старший бортпроводник, с которым об этом надо договориться, всегда разрешает. Я часто летаю турками, так турецкие стюардессы собираются и обсуждают меня, иногда хлопают. Потом пью протеиновый шейк. После этого опять остервенело пью воду и, если совсем невмоготу, ем овсяное печенье - ящиками покупаю в Лондоне и всегда ношу в рюкзаке - потому что голодать нельзя, не велела Мария Кандида. У меня с момента встречи с ней, благодаря всем этим мерам, джетлэг был один раз в жизни, хотя континенты я меняю минимум раз в месяц, а то два и три.

Temporary Monument 4, photo by Igor Afrikyan

В какой момент появилась такая сосредоточенность на своем теле?
Сосредоточенность всегда была. Но когда мне исполнилось 32, я понял, кто я такой. Не телеведущий, не продюсер, не главный редактор журналов, не пиарщик, не подставка под микрофон на корпоративах, не вот это вот все. А я - художник и мое средство говорить вслух – перформанс.

Foundling 3, photo by Dasha Kravtsova

Как ты это понял? Голос был? Сон? Или оно само поменялось и поволокло тебя на аркане?
Я работал всем на свете, зарабатывая свою сковородку в аду. Выпускал журнал «Молоток» - недавно меня поймал за рукав толстый немолодой дяденька и сказал, странно глядя в глаза: «В детстве твой постер висел у меня над кроватью». Я вел корпоративы и программу «До 16 и старше», ко мне в студию приходил Жириновский, а Никас Сафронов подарил мне книгу, которую я трижды пытался выбросить, и всякий раз мне ее приносили дворники, потому что там была дарственная надпись. Деньги я получал за поиск общего языка с мамой моей любимой Ксении Собчак на глазах у миллионов телезрителей, и вот на эти деньги по ночам репетировал подпольные спектакли. На мой третий, кажется, спектакль пришла немецкая куратор Кристина Штейнбрехер, и сказала: слушай, это же не театр, это перформанс! А я как раз думал: почему меня так завораживает Марина Абрамович на коне и с белым флагом? Оказалось, все, что было во мне необъяснимого с детства, все эти стояния часами на одном месте, повторения разных слов - все это был перформанс, просто я о том не знал. И тогда Кристина отправила меня в Рим на какую-то групповую выставку, где я сделал свой первый перформанс. Странный. Второй тоже был странный, а вот уже на третий, - еще более странный, в Лондоне - засунул нос Ханс-Ульрих Обрист - выдающийся куратор. Я сидел голый на полу и бесконечно говорил вслух все, что думалось в моей голове, глядя в глаза скульптуре, сделанной из корма для домашних крыс - а пять диких крыс эту скульптуру ели. И Обрист, такой, говорит: «О! Ты-то мне и нужен». Так я попал на выставку десяти художников-перформансистов под названием «Марина Абрамович представляет».

И? Началась новая жизнь?
Знаешь, что я тогда почувствовал? Как если бы родился трансгендером, всю жизнь мучился в чужом гендере, а тут мне вдруг сделали бы операцию по перемене пола. Я как бы вернулся в себя, стал собой. И когда я это понял, сразу наступил покой внутри, четкость снаружи во многих вещах, и тело постепенно стало вступать в свои берега. Да, это было в году в 2008-м.

Точно, не раньше? Помню, как в 92 году я пыталась хоть кого-нибудь из «Коммерсанта» отправить в австрийские Альпы на тестирование кроссовок известной марки - никто не хотел, услышав, что надо будет вставать в 7 утра и мотаться по горам. А ты поехал, как заводной.
Ну, это потому что я любил все бесплатное. И сейчас люблю. Мне домочадцы одного великого деятеля культуры, ныне немолодого и легендарного, рассказывали: когда он с гастролей возвращался, у него из багажа выковыривали залежи шапочек для душа и тонны одноразовых тапочек. Он очень даже богач - просто в нем сидит синдром советского командировочного. Я, видимо, тоже это унаследовал. Поэтому когда ты меня отправила бесплатно тестировать кроссовки, - а мне было 15 лет, - конечно, обрадовался.

Foundling 4, photo by Marcelo Elidio

Кроссовки - отличный повод вернуться к теме спорта. Тренируешься с инструктором?
У меня уже десять лет тренер - ужасно грамотный чувак, обожаемый друг Дима Довгань. Мы с ним начинали еще в «Репаблике» на Октябрьской, а потом вместе переехали сюда, на Валовую. Он Дориан Грей конкретнейший. Заходишь в зал, смотришь - это что еще такое? Почему такое лицо - и тренерская форма? Дима из невероятно интеллигентной семьи: папа, мама, сестра и брат - все пианисты. В юности Дима закончил Гнесинскую академию, навыигрывал конкурсов, но потом у него начали один за другим рождаться дети, - сейчас их четверо. К счастью, не все пианисты - некоторые скрипачи и тоже уже выигрывают конкурсы. Так что Диме пришлось пойти зарабатывать. Он стал заниматься пилатесом и функциональным тренингом. Через дыхание, через мягкое распределение, - и при полном запрете на какую-либо химию, - Дима добивается очень быстрых и четких телесных результатов.

photo by Dasha Kravtsova

Ты изначально был заточен не на эмпирическое «здоровье», а именно на телесный результат?
Мое тело - инструмент. Я через него говорю. Поэтому у меня нет выбора Если я не буду его поливать, прореживать и удобрять, инструмент не станет работать.

Опиши свою среднестатистическую функциональную тренировку.
Она всегда состоит из двух частей. Вначале я запускаю потоки: гоняю энергию по телу, смотрю, чтоб не было дыр, чтоб все заполнилось. Стараюсь уйти в специальный зал для стретчинга, потому что не все спортсмены понимают, что происходит с человеком, который пару минут с закрытыми глазами стоит - и с ним что-то происходит, а что - неизвестно.

Гоняешь энергию? Прости, как - усилием воли?
Ну это не совсем про волю - скорее, про всякие миофасциальные дела, никакой эзотерики. Просто наше тело – мешок: ты осознаешь, максимум, руки или, там, голову - и то не всегда. Остальное живет в неведении и стагнации. А вот когда ты начинаешь вниманием проходить разные закоулки, проникать в глухие углы, тут все оживляется. Я никогда не слушаю музыку, не хожу по залу с телефоном - я сосредоточен, я вниманием веду каждое упражнение и знаю, чего от него хочу. Моя задача - не набирать вес, я не хочу надуться. При росте 190 мой обычный вес 76 килограмм, у меня очень кости легкие - то есть по природе своей я тотальный дрыщ. И если на пару месяцев перестать заниматься, столько и буду весить. А моя задача – весить 82, это я должен поддерживать.

Запустил потоки, разогнал энергию, что дальше?
Разогнав по телу силу и сделав его наполненным, встаю на руки. На руках стою 16 дыханий - это уже физическое заполнение. Дальше идет сплит - два упражнения на грудь и одно на руки, либо на бицепс, либо на трицепс. Грудь: разные варианты разводки в TRX, жим гантелями лежа на мяче, разводка гантелей при разных наклонах скамьи, только никогда не штанга.

Почему штангу не жалуешь?
Штанга – убийца, мое тело на нее плохо реагирует. У меня в 19 лет была травма - компрессионный перелом позвоночника: упал спиной во время показа с подиума, с большой высоты. Товарищ в шутку толкнул. Я даже об этом переломе и не знал, ходил с болями - у меня болевой порог такой, что я зубы лечу без наркоза. После этого мне приходится быть осторожным в выборе арсенала.

Есть постоянный комплекс упражнений?
Бицепсы всегда дроп-сетом: поднимаю гантели обеими руками, сперва 22,5 кг на 5 раз, потом 17,5 на 9-12. Все силовые вещи делаю по четыре-пять подходов, включая разминочный. В день, когда делаю трицепс, чередую четыре упражнения суперсетом: тяга в тренажере обратным хватом, предпочитаю короткий бар, тяну вниз с прижатыми локтями 12 раз, сейчас 36 кг в среднем. Потом подтягивания: либо очень широким хватом, Дима поддерживает ноги, получается как в гравитроне, либо узкий хват - пять подходов по 8-10 раз. Либо еще есть вариант: подходишь к агрегату, где делается становая тяга, опускаешь штангу примерно на метр от пола, залезаешь под нее, хватаешься обратным хватом за нее руками, виснешь и так подтягиваешься, 15 раз 5 подходов. Дальше в этом сплите идет TRX с разводкой - я делаю с небольшим весом, типа 15 кг, стараюсь тянуть в проекции груди, отставив одну прямую ногу назад на носок, а другую вперед, согнутую в колене, выгнув спину и ни в коем случае не опуская подбородок. И четвертый элемент - ягодицы. Делаю так называемую румынскую тягу с 50 килограммами.

Румынскую?
Думаю, в Румынии эту тягу никто не делает, все эти названия - как салат оливье, про который Оливье никогда и не слыхал. Например, в Португалии горячая вода с кудряво вырезанным лимоном называется кариока, что в переводе «житель Рио де Жанейро», а в самом Рио никто такую воду в жизни не пил и о ней не ведает. В общем, сплит из четырех элементов занимает 20 минут максимум. Я не отдыхаю между подходами, мне нравится не терять время, быть в полном фокусе, очень быстро проходить четыре упражнения - но так получается в день, когда трицепс. А вот бицепс обычно на десять минут дольше - минимальный сплит-сет занимает полчаса.

Это грудь и руки, а остальное?
У меня божественный пресс, я должен тебе покаяться.

Не слепая, вижу.
Он вообще не нуждается почти ни в какой заботе - я делаю абидомень, как говорят у нас в Бразилии, раз в неделю, if at all. Как правило, заряжаюсь на десятиминутный цикл: сперва 150 раз подряд косые - лежу на полу, водрузив ступни на стену с согнутыми коленями, и скручиваюсь. Вторым делом тут же, не вставая, 50 подъемов-опусканий на тройном дыхании, и потом добиваю - 150 очень коротких рывков. После этого в прессе - пожар, и можно о нем еще неделю не вспоминать.

Кардионагрузки?
У меня от природы сильные и большие ноги - в московском метро я легко пробегаю вверх через ступеньку эскалатор любой длины и почти не теряю дыхание. А вот задница моя, которой я нынче, безусловно, горжусь - это плод стараний. Фрукт, выращенный долгими заботами. Каждый раз, когда занимаюсь, делаю ягодицы, потому что от природы зад у меня плоский, как стена.

Здесь, чувствую, к чтению нашего интервью активно подключатся девушки.
Это иллюзия, что пацанам такое неинтересно. Известный факт: женщина смотрит первым делом на мужскую жопу почему-то. Поэтому без жопы - никуда.

А я-то, чучело, первым делом смотрю мужику в глаза.
Упражнения для глаз, кстати, я делаю каждый вечер перед тем, как уснуть. Это суперважная штука, она наводит порядок во всем теле. Закрываешь глаза. 20 адовых вращений глаз по часовой стрелке, 20 против. Важно не шевелить никаким остальным лицом, иначе все насмарку. В первые разы будет очень трудно. Второе упражнение, все они делаются с закрытыми глазами, - зрачки вверх до предела, потом вниз до предела. Третье: зрачки влево до предела, вправо до предела. Все по 20 раз. После этого в теле наступает нега и можно засыпать.

Ты резковато перепрыгнул с ягодиц на глаза.
Хорошо, возвращаюсь. Есть пять упражнений для ягодиц, которые мне нравятся. Начинаю с максимального веса - это разведение ног в тренажере, обычно там 70 кг - делаю 12 раз. Важно разводить очень медленно и до предела - тогда с любым весом будет толк. Потом я постепенно сбавляю вес – 65, потом 60, еще два раза по 12. Таких в моем сплите - четыре подхода. Следующее упражнение для задницы можно делать вообще без веса: ложишься на пол, ставишь одну согнутую ногу на скамью, а другую прямую задираешь вверх, и поднимаешься, выпрямляя поясницу, 30 раз на каждую ногу. Еще на ягодицы делаю вариации отведения ноги назад с весом 12 кг, опоясывающим ногу, на такой липучке - не знаю, как эта штука называется. В России таких весов для икр больше 5-7 килограмм почти не бывает, а в Бразилии во всех залах есть и 12, и 15 кг - там люди очень заботятся о своих задницах. В Бразилии чем больше жопа, тем почетнее - потому что самба, потому что секс любят. Женщины эти огромные богатства обтягивают и выпячивают, ягодичные импланты - супертема у тамошних пластических хирургов.

Ты говорил, что тренировка состоит из двух частей.
Вторая половина - асаны. Я в последнее время занимаюсь сам. Мой учитель Кирилл Черных, по которому я уже пару лет сверяю свою жизнь, - мы познакомились в клубе«Йога-класс», - считает, что человек только сам может разрулить проблемы внутри своего туловища, что нужно постоянно в нем копаться, разбираться - и все случится. Кстати, насчет распределения и разгона энергии в теле и про заполнение периферий – это все он придумал. Каждый раз после силовой тренировки я могу зависнуть в асанах на добрый час - в такие моменты ты не знаешь, что происходит вокруг. В «Репаблике» понимающие люди - такая атмосфера осознанная: все со всеми дружат, но хранят дистанцию, дают тебе быть собой. Там, собственно, восемь лет назад я и познакомился с нечеловечески прекрасной Таней Домовцевой. Тане сейчас, кажется, больше 60-ти - и это одна из самых прекрасных известных мне женщин. Ее классы, на которые часто приходит пара десятков человек обоих полов, - это рука, поддерживающая каждого, кто у нее занимается, вне зависимости от количества участников. Таня очень многому меня научила. Сама она занялась йогой уже во взрослом возрасте, в 38 лет, ее система - очень грамотная и мудрая, очень внимательная. Если вдруг после силовой тренировки я не хочу заниматься сам, то иду на групповую йогу либо к Тане прямо в «Репаблике», либо в новый клуб «Материал», который открыл еще один важный йога-человек в моей жизни - Аня Лунегова. Вообще, йога после тренировки для мне обязательна - не припомню, чтоб я на это забил.

Ты с такой страстью и так детально говоришь о физическом... Сколько времени в день в общей сложности ты посвящаешь своему телу?
Все свое время я посвящаю телу. Потому что я в нем всегда нахожусь в момент физической своей жизни - и хочу его ощущать и слышать. А если ты о практиках, то утром я делаю всякие дыхательные дела - недолго, минут 5-10, и некоторые простые вещи делаю перед сном. Когда не хожу в зал, стараюсь дома полчаса делать асаны. Летом обязательно пропадаю недели на три в обнимку со Светой - это моя серфовая доска, я гоняю уже больше 15 лет. В эти три недели я стараюсь делать асаны помягче и поглубже, несколько часов в день ловлю волны, а остальное время - пишу тексты и придумываю новые свои работы, это всегда очень важный для меня период.

Что ты ешь? Вопрос пространный, но ответ, думаю, будет недлинным - там, цветочная пыльца, утренняя роса и червивое яблочко, купленное исключительно у вырастившей его старушки. Верно?
Смешно, что у меня сейчас в рюкзаке именно три червивых яблока. Это просто данность такая - мой организм не принимает очень многие съедобные вещи: сразу что-то начинает болеть или чесаться.

Вот я и спрашиваю - что ты ешь?
Из нерастительной пищи ем только яйца, - стараюсь покупать органические, - и продукты из козьего или овечьего молока. Коз и овец не разводят в индустриальных количествах, поэтому их не пичкают так, как коров, гормонами и прочей дрянью. Козий сыр, творог, йогурт - в Бразилии я его сам делаю, покупаю на ферме молоко. А дальше - всякое такое, из чего можно добыть белок: чечевицу и другие бобы, орехи - не все, у меня на многие аллергия, например, на арахис и кешью.

Когда ты в последний раз пил алкоголь?
Вчера. Я могу сделать пару глотков белого вина. Но из всех допингов мне больше всего нравится запах марихуаны. Запах нравится, а курить не нравится. Так что я не пью, не курю, у меня один серьезный порок: я очень зависим от секса. Родился таким. В детстве выстраивал на кухне детского сада девочек и мальчиков, и они у меня на «три-четыре» все снимали трусы. Очень сложно найти в моей возрастной категории в Москве человека - из тех, что ездили в Дома творчества Союза писателей или Союза театральных деятелей, или где-то тусовались - которых я не склонил к действиям сексуального характера. Не говоря уже про взрослых: я в детстве был «педофил наоборот» - 34-летняя тетя, работавшая в пионерской организации и повезшая 13-летнего меня на съемки для программы «Марафон-15», в которой я тогда работал, долго потом об этом жалела. Сейчас все наоборот. Нынче в 40 лет люди обычно уже разрушены. Сексуально, эмоционально и, главное, телесно.

Все разрушены, а тут ты такой - наливное яблочко, ага.
Червивое все ж - поскольку органическое. И этот червь - пока еще ненайденное средство перераспределения энергии пола. Но оно найдется, верю, - я работаю в этом направлении.

Ты себя так физически пестуешь в том числе и из-за секса?
Насчет того, зачем я себя пестую, - это все штуки, друг за друга цепляющиеся. Фитнесс - он же про вечную жизнь. Которая, конечно, может в любой момент оборваться - и вот ты лежишь такой, весь рельефный и бугристый, в ящике, и никто на тебя даже не может полюбоваться, потому как ты укрыт покрывалом и одет в половину рубашки. И все смотрят и думают: «А под одеждой-то! Он так старался - и все зря». Поэтому с точки зрения смертности лучше не заниматься телом, а дать ему спокойно зачахнуть. Другой вопрос, что у меня-то это работа! Моя работа, мое тело, моя сексуальная энергия - это все одно и то же. Моя работа - она о правде, о том, что меня по-настоящему беспокоит.

И секс, очевидно, не на последнем месте в списке беспокоящих тебя вещей.
Секс - на первом месте. Это надо честно признать.

A portrait with the artist and void, photo by Gustavo von Ha

Выбор Бразилии как одной из базовых точек твоего обитания тоже как-то с ним связан?
Нет. Но как только ты решаешь быть честным с собой, многие вещи начинают происходить без твоей воли. Поэтому когда я 10 лет назад в первый раз вышел на улицу в Рио и вдохнул воздух - сразу понял: это моя земля, мои люди, мой язык, моя культура, мое тело. Открыл рот - и язык в него влетел: я заговорил уже через неделю. Поднял ногу - и она уже делала самбовый шаг. Я за три дня в Рио или в Павлике, - Сан-Паулу, - становлюсь самим собой. Бразильцы к сексу относятся вообще совершенно иначе, чем весь остальной мир. В мой недавний день рождения мы с друзьями и подругами поплыли на лодке на недалекий остров в Рио. Все мои друзья немного набухались - и вот мы валяемся на палубе лодки, все обнявшись, радуемся солнцу, морю, друг другу и как-то нам от этого хочется еще сильней друг друга обнимать и все такое. В какой-то момент я понимаю, что на нас смотрит из-за стекла водитель лодки. Мне становится на какое-то мгновение стыдно. Приплываем обратно, выходим на берег, и я говорю ему: «Аристеу, брат, прости, что мы так. Неловко перед тобой!» А он такой: «Ты что! Это было так красиво! Так офигенно! Я любовался!» Но при этом у бразильцев - дикий стыд наготы. Девушке можно вместо трусов надеть зубную нить и на соски приклеить пару кисточек - она уже будет считаться одетой. А вот я вылезаю из ящика после своего перформанаса «Подкидыш» в Сан-Паулу - все в ужасе закрывают лица руками.

Так чем же тебя беспокоит секс?
Секс - это прекрасно. Это важная часть жизни, без нее никуда, она руководит и движет всем. Моя любимая недавняя новость на бразильских сайтах была из маленького города в штате Пернамбуко. Там грабитель подготовился к нападению на дом - пушка, маска с прорезями для глаз, все дела. Пара, живущая в доме, на этот вечер запланировала секс-вечеринку - к ним в гости пришла еще одна пара, а третья пара опаздывала. И вот этот грабитель обесточивает дом, забирается в окно, - в маске, с пушкой. А там как раз идет активная прелюдия. Его тут же валят на кровать, раздевают, он становится частью оргии. И планы его меняются, потому что секс важней всего.

Temporary Monument 5, photo by Pedro Agilson

Тело – твой инструмент, нагота - твой язык, секс - твой двигатель. Своим детям ты сможешь этим инструментарием объяснить, как устроен мир?
Мои дети, - думаю, они у меня скоро народятся, - получат полную картину мира. Если бы они у меня родились в 17 лет, как я изначально хотел, им бы не очень повезло, потому что их бы лихорадило вместе со мной. А сейчас я уже почти совсем к ним готов - знаю, как и что им рассказывать, куда водить за руку. У меня пять племянников и племянниц, трое внучатых племянников - я на них натренировался. Но вегетарианцами они станут, только если сами захотят. Ни в чем не будет им диктата.

От какого собственного опыта ты захочешь их уберечь?
От торговли рылом.

Стыдишься медийного прошлого?
Наоборот - веселюсь. «Приветствуем вас в студии ток-шоу «Цена успеха», мы, ваши ведущие, Людмила Нарусова и я, Федор Павлов-Андреевич!»… Не стыжусь ни минуты. Просто таким тогда был химический состав моей крови. Я перепутал перформанс с залезанием в телевизионный ящик. Это был неправильный ящик. Сейчас у меня правильный: стеклянный, почти такой же тесный, но немного не такой плоский, как современные телевизоры.

А «золотой душ» на Midsummer Night"s Dream - правильный ящик?
Я в жизни многие решения принимаю х*ем. Поэтому надел на него душ и пошел на Мидсаммер. Этот праздник делают мои близкие друзья и я не мог его пропустить - тогда была годовщина их свадьбы. Туда пришла вся моя большая московская семья – невозможно было появиться в костюме эльфа, понимаешь? Любой костюм на мне автоматически становится частью моей работы, я не могу «просто нарядиться». Потом из этого карнавального костюма выросла работа Dickorders для Венецианской Недели перформанса - и там уже эта идея окончательно стала live art"ом. Просто перформанс - он про нулевую отметку смысла, про внутренности, вывернутые наизнанку. Это часто харакири.

Os Caquis, photo by Pedro Agilson

Выворачивание наизнанку - во имя чего? Что тебе важно сказать людям через свой художественный опыт?
Есть вещи, на которые при линейном способе разговора потребуются часы или годы, а искусство умеет их объяснить в секунду, щелчком. Иногда для этого оно обрушивает свою жертву, валит на пол, насилует, обладает ею. У меня такое было несколько раз именно с современным искусством. Один раз стал я жертвой Тино Сегала, как раз в Рио де Жанейро. После того, как от меня отошла женщина, участвовавшая в его перформансе, которая просто рассказала мне кусок своей жизни - не трагический, даже совсем не грустный, - я стоял в пустом музее, прислонившись к колонне и рыдал полчаса, как будто меня изнутри било, колотило и чистило. Какое-то время назад то же самое случилось в Театре Наций, я пошел на Питера Брука - короткий часовой спектакль по «Махабхарате». На двадцатой минуте у меня полились слезы. А дальше я залил пол, стены, весь театр, подруга смотрела на меня в ужасе - хорошо, нас по ошибке посадили в правительственную ложу. Еще, кстати, от крутого искусства, никак не связанного с эротикой, может наступить эрекция. То есть собственное тело начинает предлагать тебе разные способы экстремального реагирования - потому что у него нет другого, более релевантного отзвука полученному сигналу.

И вот ты такой хрустальный-мускулистый, пресс-до-небес, плачешь на чужих перформансах, говоришь с людьми своим телом. Но ты не ответил на вопрос, чего ты хочешь?
Я ничего вообще не хочу. Некоторые работы можно делать в поле, в лесу, посреди моря, на горе. Когда никто не видит. Мне важно понять, зачем я тут. И куда я дальше пойду.

Dickorders, photo by Alexander Harbaugh

Тогда зачем ты ищешь ответа с помощью зрителей? Почему не лежишь подкидышем в поле или лесу, пытаясь понять, зачем ты тут?
Если на мой перформанс в Москве пришло тридцать человек, я прыгаю от радости. Потому что даже среди моих друзей мало тех, кто способен воткнуть. И никто не виноват. Нельзя привести оленевода с Камчатки, - который родился и умрет в юрте, - в Большой театр слушать оперу: он подумает, что женщина на сцене рожает, полезет помогать.

Почему? Если хорошо поют - у него случится эрекция.
Есть одна тысячная процента искусства, которое, не будучи частью привычного всякому зрителю обихода, будет понято всеми. Вот Петр Павленский - прибил себя за яйца к Красной площади и каждая деревня, каждая тюрьма и больница об этом знает. Понятно, 98 процентов считают, что место ему не во Франции, а в психоневрологическом интернате. Но это уже совсем неважно. Мой главный любимец Караваджо тоже сидел в тюрьме - и его тоже никто почти не понимал. А он был перформансист, безусловно. И Гойя, другой мой идол. Ничего с тех пор не изменилось!

Ставишь эти троих в один ряд? А тебя самого как, ты хочешь, чтобы запомнили - как Павленского или как Гойю?
Я хочу смотреть в зеркало, и чтобы не было стыдно. Я хочу просыпаться и не думать, что делаю херню. Я хочу себе не врать. Я хочу каждую минуту жизни любить то, что происходит вокруг, или хотя бы принимать. Если меня при этом случайно будут знать - хорошо, не будут - тем лучше для меня. Знаешь, в разгар своих ток-шоу на федеральных телеканалах я летел из Сочи в Москву, и через все летное поле за мной бежала барышня с криком: «Стой! Стой! Мне очень нужна твоя подпись!» Добежала до меня, открыла тетрадку и сказала: «Так. Сперва здесь, потом на груди. Пиши - Анжеле от Антона». Она приняла меня за Антона Комолова. В общем, я думаю, лучше бы меня не знали - мне так гораздо лучше будет думаться. Могут, так и быть, узнать потом - когда я буду совсем старенький. Ну, или когда я перерожусь во что-то более внятное.

Ольга Ципенюк

Русский художник Федор Павлов-Андреевич устроил "голый перформанс" на Met Gala 2017 в Нью-Йорке

У украинского журналиста Виталия Седюка, регулярно устраивающего переполох в светском обществе (обо всех его "проделках" с участием звезд можно прочитать ), появился серьезный конкурент. Журналист и бывший главный редактор еженедельника "Молоток", а ныне художник-перформансист Федор Павлов-Андреевич появился на вечере Met Gala 2017 в Нью-Йорке абсолютно голым.

Появился Федор Павлов-Андреевич на Met Gala в самый разгар вечера - когда папарацци выстроились в очередь, чтобы встречать звезд. Ждали Бейонсе, которая так и не прибыла, зато на суд общественности выставил свое голое тело 41-летний русский перформансист, закрытый на 18 шурупов в стеклянном коробе с маленькими отверстиями для воздуха. Пронесли его на Met Gala четверо сообщников, творческих единомышленников. Поставили и ретировались, оставив в недоумении охранников и уже прибывших на красную дорожку звезд. Оперативно сработать, подняв короб общим весом 100 килограммов, охране удалось не сразу. Скрыли наготу "подкидыша" белой простыней, а уже после решали, что с ним делать.

Лишь оттащив "объект" на безопасное расстояние и разрезав короб (по-другому художник выходить отказывался), ситуацию удалось разрешить: Федора Павлова-Андреевича арестовали и доставили в полицию. Правда, уже через 22 часа отпустили. В действиях артиста не нашли повода для задержания: в ящике он сгруппировался в позе, исключающей демонстрацию гениталий.

Акция Павлова-Андреевича имеет название "Подкидыш" и прославила его в определенных кругах уже давно, однако Нью-Йорк со своим голым перформансом он штурмовал впервые. Лечь в прозрачный стеклянный короб, свернувшись в позу эмбриона, и показаться в таком виде миру, точнее элите этого мира, Павлов-Андреевич придумал еще несколько лет назад. Первого "Подкидыша" он осуществил во время 56-й Венецианской биеннале, затем появился в непристойном виде в Музее современной культуры "Гараж" в Москве, на вечеринке аукционного дома Christie"s в Лондоне и на Биеннале в Сан-Паулу. Всего, по признанию художника, им была задумана серия из пяти перформансов, так что выступление в Нью-Йорке стало последним.

, телеведущий

Фёдор Борисович Павлов-Андреевич (англ. Fyodor Pavlov-Andreevich , при рождении Павлов ; 14 апреля , Москва) - российско-бразильский художник , куратор и театральный режиссёр , в прошлом - телеведущий .

Биография

Родители: киновед Борис Павлов и писательница Людмила Петрушевская . Правнук лингвиста Н. Ф. Яковлева и праправнук революционера И. С. Вегера .

С 2000-х - театральный режиссёр, художник-перформансист , директор Гос. галереи на Солянке в Москве. Проживает попеременно в Москве , Сан-Паулу и Лондоне .

Видео по теме

Карьера

В 1990-е - 2000-е - главный редактор журнала «Молоток», ведущий популярной телепередачи «До 16 и старше… » на канале «ОРТ », колумнист ряда периодических изданий («Домовой », и пр.). Основатель модельного агентства Face Fashion, которое позднее стало продюсерской компанией marka . Вёл ряд программ на телевидении. В 2002 году был ведущим дневного ток-шоу «Цена успеха» на телеканале «РТР » («Россия») в паре с сенатором Людмилой Нарусовой . В 2003 году вёл на том же телеканале дневное ток-шоу «Короткое замыкание» (позже ему на смену придёт Антон Комолов) . Осенью 2004 года был ведущим романтического телешоу «Это любовь» на «СТС » .

В 2002 году состоялся театральный дебют Павлова-Андреевича с постановкой «Бифем» по пьесе Людмилы Петрушевской . В 2003 году спектакль получил награду «Новое слово» на театральном фестивале «Новая драма» .

Среди прочих театральных работ - «Старухы», тридцатиминутная экспериментальная опера по тексту Даниила Хармса , номинированная на две награды национального фестиваля «Золотая маска », в 2010 году и «Анданте» - спектакль по пьесе Людмилы Петрушевской , поставленный в 2016 году на сцене Центра им. Вс. Мейерхольда.

С конца 2000-х Павлов-Андреевич занимается современным искусством. Сотрудничает с художницей Мариной Абрамович , директором лондонской галереи Serpentine Хансом-Ульрихом Обристом , директором нью-йоркского музея MoMA PS1 Клаусом Бизенбахом . Перформансы и персональные выставки Павлова-Андреевича были показаны на Венецианской биеннале современного искусства , в музее «Гараж » (Москва), Künstlerhaus (Вена), Faena Arts Center (Буэнос-Айрес), культурном центре CCBB (Бразилиа), Deitch Projects (Нью-Йорк), ICA (Institute of Contemporary Arts, Лондон), Музее современного искусства Сан-Пауло MAC USP и пр.

Международную известность заработал благодаря перформансу «Подкидыш»: не согласованному с организаторами вбросу обнаженного и закованного в стеклянный ящик Павлова-Андреевича на ряд светских мероприятий (открытие музея «Гараж » в Москве , вечеринка французского мецената Франсуа Пино на Венецианской биеннале , бал Met Gala в Нью-Йорке). В ходе перформанса на балу Met Gala 2 мая 2017 был задержан полицией Нью-Йорка за незаконное проникновение на частную территорию и обнажение в публичном месте и отправлен в тюрьму Central Booking, где провел 24 часа .

Серию перформансов Temporary Monuments (2014-2017) и одноимённые персональные выставки в московской галерее Pechersky (2016) и в Музее современного искусства Сан-Паулу MAC USP (2017) Павлов-Андреевич посвятил проблеме современного рабства в Бразилии и России . В каждом из семи перформансов серии художник на 7 часов погружает себя в условия, в которых приходилось или приходится существовать рабам . В ходе одного из них (Pão de arara) он подвергает себя средневековой пытке, которую в настоящее время использует бразильский отряд специального назначения, в ходе другого (O Tigre), повторяя один из ритуалов бразильских рабов, - пересекает Рио Де Жанейро , неся на голове корзину с нечистотами .

Круг творческих интересов Павлова-Андреевича формируют три темы: расстояние, отделяющее зрителя от произведения искусства в перформансе, временность и беззащитность человеческого тела, связь между сакральным и обсценным.

Избранные персональные выставки и перформансы

2017 - Adventures of the Body, персональная выставка. Baró Galeria, Сан-Паулу

2017 - Temporary Monuments, персональная выставка. MAC-USP , Сан-Паулу

2016 - Temporary Monuments («Временные памятники»), персональная выставка. Pechersky Gallery , Москва

2015 - «Пётр и Федор», 24-часовая дискуссия-перформанс с художником Петром Быстровым, кураторы - Дарья Демехина и Анна Шпилько. Государственная галерея на Солянке, Москва

2015 - O Batatodromo, персональная выставка, куратор - Марселло Дантас (Marcello Dantas). Centro Cultural Banco do Brasil , Бразилиа

2015 - Os Caquis (The Persimmons), перформанс, куратор - Бернардо Москейра (Bernardo Mosqueira). EAV Parque Lage , Рио-де-Жанейро

2011 - Photobody, персональная выставка, по заказу Galerie Non. Non-Stage, Istanbul Biennial , Стамбул

2009 - I Eat Me, персональная выставка. Paradise Row Gallery, Лондон

Избранные групповые выставки

2017 - Питер Брейгель. Перевернутый мир, куратор - Антонио Джеуза. Центр дизайна «Artplay», Москва

2015 - Trajetórias em Processo, куратор - Гильерме Буэно (Guilherme Bueno). Galeria Anita Schwartz, Рио-де-Жанейро

2013 - «Зоопарк художников». Государственная галерея на Солянке, Москва

2013 - Our Darkness, куратор - Виктор Нойманн (Viktor Neumann). Laznia Centre for Contemporary Art , Гданьск, Польша

2011 - «9 дней», куратор - Ольга Топунова. Государственная галерея на Солянке, Москва

2009 - Play: A Festival of Fun, кураторы - Лорен Пракке (Lauren Prakke) и Ник Хакворт (Nick Hackworth). Paradise Row Gallery, Лондон

2009 - Marina Abramovic Presents, кураторы - Ханс Ульрих Обрист (Hans Ulrich Obrist) и Мария Балшо (Maria Balshaw). Manchester International Festival , Whitworth Gallery , Манчестер

Избранные театральные работы

2016 - «Анданте». Центр им. Вс. Мейерхольда, Москва

2015 - «Три штуки молчания». Центр им. Вс. Мейерхольда, Москва

2013-2014 - «Танго-квадрат». Центр им. Вс. Мейерхольда, Москва

2012 - «Бакари». Театр «А. Р.Т. О.», Москва

Примечания

Павлов-Андреевич Федор. Интервью / Федор Павлов-Андреевич (рус.) . Эхо Москвы. Дата обращения 29 ноября 2017.
История Солянки (неопр.) .
Режиссер Федор Павлов-Андреевич об аресте, отличии театра от перформанса и своем новом спектакле в «Практике» (рус.) , Афиша Daily . Дата обращения 29 ноября 2017.
Людмила Нарусова будет допрашивать удачливых сантехников. В пику «Большой стирке» РТР начинает съемки нового ток-шоу «Цена успеха» (неопр.) . Комсомольская правда (25 июля 2002).
Цена успеха: подсадных не будет (неопр.) . Московский комсомолец (25 июля 2002).