Шумный град. В меня все ближние мои Бросали бешено каменья
Валерий СУХОВ
«ПРОВОЗГЛАШАТЬ Я СТАЛ ЛЮБВИ И ПРАВДЫ ЧИСТЫЕ УЧЕНЬЯ»
Образ поэта-пророка
у М.Ю. Лермонтова и С.А. Есенина
Современное литературоведение большое внимание уделяет проблеме, связанной с осмыслением особенностей развития духовных традиций православия в творчестве великих русских поэтов и прозаиков. В связи с актуальностью этой темы нам представляется интересным сопоставить отношение М.Ю. Лермонтова и С.А. Есенина к предназначению поэта как пророческому служению, вдохновляющим источником которого было святое чувство патриотизма. В предисловии к сборнику «М.Ю. Лермонтов и православие» В.А. Алексеев таким образом обозначил данную проблему: «От Пушкина к Лермонтову и далее повелось у нас воспринимать действительно крупное, общенациональное поэтическое дарование как пророчество. А пророк хоть и избранник Божий, кого возлюбил Господь, но он вовсе не баловень. Судьба пророка — быть отвергнутым, гонимым обществом...» 1 . В связи с этим отметим, что с юных лет Сергею Есенину была особенно близка поэзия М.Ю. Лермонтова. Эту любовь он сохранил до конца своей жизни. Не случайно в автобиографии, датированной 20 июня 1924 года, подводя предварительные итоги своих творческих исканий, Есенин подчеркивал: «Из поэтов мне больше всего нравился Лермонтов и Кольцов. Позднее я перешел к Пушкину» 2 . В самом деле, в есенинском творчестве своеобразно воплотились традиции, заложенные М.Ю. Лермонтовым. В первую очередь это касается лермонтовского образа поэта-пророка, который, несомненно, оказал решающее влияние на формирование эстетико-философских представлений Сергея Есенина о задачах поэтического искусства, когда он только начинал свой творческий путь. Именно тогда Есенин в письме своему другу Грише Панфилову писал: «...я читаю Евангелие и нахожу очень много для меня нового... Христос для меня совершенство» (VI, 25). В письме тому же адресату в августе 1912 года Есенин так определил свою творческую сверхзадачу: «Благослови меня, мой друг, на благородный труд. Хочу писать «Пророка», в котором буду клеймить позором слепую, увязшую в пороках толпу… Буду следовать своему «Поэту». Пусть меня ждут унижения, презрения и ссылки….» (VI, 15 — 16). В этих словах явно отражена трагическая судьба лермонтовского пророка, отвергнутого людьми за то, что он постиг своим внутренним взором порочную сущность людской толпы:
С тех пор как вечный судия
Мне дал всеведенье пророка,
В очах людей читаю я
Страницы злобы и порока 3 .
М.Ю. Лермонтов подчеркивал, что окружающие не принимают пророка потому, что он провозглашает «любви и правды чистые ученья». Дьявол вселяет в души городских обывателей бешенство и злобу. Этим объясняется такая реакция на проповеди: «В меня все ближние мои / Бросали бешено каменья» (I, 491). В финале лермонтовского стихотворения мы видим мнимое торжество фарисеев над пророком, который с горечью говорит об этом:
Когда же через шумный град
Я пробираюсь торопливо,
То старцы детям говорят
С улыбкою самолюбивой:
«Смотрите: вот пример для вас!
Он горд был, не ужился с нами.
Глупец, хотел уверить нас,
Что Бог гласит его устами!» (I, 491).
У Лермонтова одинокий пророк становится объектом презрения и насмешек окружающей его толпы. Таким образом, в этом стихотворении получают развитие библейские мотивы. Продолжая и развивая тему лермонтовского пророческого предназначения и трагической судьбы поэта, Сергей Есенин в своем раннем стихотворении «Поэт» (1912) четко определяет нравственные принципы истинного творца: «Не поэт, кто слов пророка / Не желает заучить, / Кто язвительней порока, /Не умеет обличить» (I, 491). У Есенина поэт выступает, как у Лермонтова, обличителем людских порочных деяний. Далее, развивая эту мысль, Сергей Есенин так характеризует идеал творца, который сложился у него: «Не поэт, кто сам боится, / Чтобы сильных уязвить, / Кто победою гордится, / Может слабых устрашить» (IV, 39). В заключительном четверостишии Сергей Есенин подводит итог своим размышлениям: «Тот поэт, врагов кто губит, / Чья родная правда — мать, / Кто людей, как братьев, любит / И готов за них страдать» (IV, 39). Развивая эту мысль, Есенин в письме Г. Панфилову выразил готовность отдать жизнь за свои убеждения и обещал: «Я буду тверд, как мой пророк, выпивающий бокал, полный яда, за святую правду с сознанием благородного подвига» (VI, 15 — 16). Так в стихотворении юного Сергея Есенина «Поэт» нашли развитие лермонтовские размышления о предназначении поэта и поэзии. Это несовершенное в художественном отношении произведение начинающего автора дает возможность осмыслить особенности тех творческих импульсов, которые формировали личность творца и стали определяющими для дальнейшего творчества Сергея Есенина. Здесь ярко проявляется романтический характер его мировосприятия, который позволяет понять, почему его в то время больше всего привлекал Лермонтов. При этом нельзя не отметить такую символическую преемственность. В юности М.Ю. Лермонтов начинал с подражания Пушкину, С.А. Есенин — с подражания Лермонтову. В стихотворении «Поэт» Сергей Есенин начинает создавать своеобразный миф о поэте, которому он стремился соответствовать. В этом, несомненно, проявилось в первую очередь влияние самого близкого ему тогда по духу поэта.
В 1912 — 13 годы Сергей Есенин начинает остро осознавать свое одиночество и несовершенство общественного строя. В письме другу он так перефразировал и дополнил строки из стихотворения М.Ю. Лермонтова «И скучно и грустно» (1840): «Жизнь — это глупая шутка. Все в ней пошло и ничтожно. Ничего в ней нет святого, один сплошной и сгущенный хаос разврата» (VI, 45). Преодолевая тяжелое настроение, охватившее его, Есенин продолжал работать над драмой, которая была закончена к лету 1913 года. По признанию самого автора, в ней дана была резкая критика «пороков развратных людей мира сего» (VI, 36). 26 января 1913 года Есенин пишет в письме М.П. Бальзамовой о том, что завершил работу над первым вариантом своего заветного произведения:
«“Пророк” мой кончен, слава Богу.
Мне надоело уж писать,
Теперь я буду понемногу
Свои ошибки разбирать.
Очень удачно я его написал... только уж очень резко я обличал пороки развратных людей мира сего» (VI, 29).
1 июня 1913 года Сергей Есенин сообщает в письме той же М.П. Бальзамовой о том, что начал работу над вторым вариантом драмы: «Пишу много под нависшею бурею гнева к деспотизму. Начал драму «Пророк» (VI, 34 — 35). Стихотворения и письма С.А. Есенина, написанные в самом начале 1910-х годов, дают представление о том, как он понимал задачу поэта и в чем он видел истинное предназначение поэзии.
Образ поэта-пророка, который сформировался под лермонтовским влиянием, претерпел определенную эволюцию в есенинских библейских поэмах, созданных в 1917 — 1918 годах. Именно тогда в поэме «Инония» (1918) поэт напишет строки, в которых отозвались мотивы его раннего программного произведения:
Не устрашуся гибели,
Ни копий, ни стрел дождей,
Так говорит по библии
Пророк Есенин Сергей (II, 61).
Характеризуя эту поэму, С.Н. Пяткин подчеркивал, что «мифотворческий образ есенинского пророка-поэта» достиг здесь «своей абсолютной эстетической полноты» 3 . С таким утверждением нельзя не согласиться. В самом деле, в пророческом пафосе «Инонии» мы можем услышать отголосок библейской «Книги пророка Иеремии», кому автор и посвятил свою поэму. Не случайно в финале поэмы «Инония» Есенин пророчески предсказывает явление нового Христа:
Новый на кобыле
Едет к миру Спас.
Наша вера — в силе.
Наша правда — в нас! (II, 68).
В образе пророка — обличителя большевиков выступает Есенин-имажинист в поэме «Кобыльи корабли», созданной в сентябре 1919 года. С помощью усложненной метафоры он обличает красный террор и политику продразверстки, которые губительным образом повлияли на судьбу крестьянской России: «Веслами отрубленных рук / Вы гребетесь в страну грядущего» (II, 77). Лирический герой есенинских «Кобыльих кораблей» не может принять рождение новой жизни через кровь и страдания. Он не приемлет убийства «ближнего» в соответствии с заповедью Христа и восклицает, обращаясь к своим «братьям меньшим», «сестрам-сукам и братьям-кобелям»:
Никуда не пойду с людьми,
Лучше вместе издохнуть с вами,
Чем с любимой поднять земли
В сумасшедшего ближнего камень (II, 79).
Таким образом, есенинский поэт-пророк выступает с проповедью милосердия, он никогда не бросит камень в своего ближнего. Для него звери оказываются человечнее представителей людского рода. Сходный мотив мы находим у Лермонтова: пророк уходит от людей, которые его «презирают», и живет в гармонии с природой вдали от шумного города. Он признается: «Завет предвечного храня, / Мне тварь покорна там земная...» (I, 491) 4 .
Обращаясь к характерному для романтизма мотиву непримиримого конфликта поэта и окружающей его толпы, Есенин в поэме «Исповедь хулигана» (1920) творчески развивает тему отверженного лермонтовского пророка, побиваемого камнями. Он с вызовом заявляет: «Мне нравится, когда каменья брани / Летят в меня, как град рыгающей грозы. / Я только крепче жму тогда руками / Моих волос качнувшийся пузырь» (II, 85). В «Исповеди хулигана» спасением для гонимого поэта становится осознание того, что у него есть Родина. Раскрывая тему Родины, Есенин в своей поэзии опирался в первую очередь на лермонтовские традиции. Патриотические заявления двух поэтов не оставляют сомнения в их искренности. Лермонтов в стихотворении «Я видел тень блаженства; но вполне» (1831) писал: «…Я родину люблю / И больше многих: средь её полей/ Есть место, где я горесть начал знать» (I, 208). В стихотворении «Как часто, пестрою толпою окружен» (1840) М.Ю. Лермонтов разоблачает пороки светского общества, которое его окружает. Презирая «образы бездушные людей, / Приличьем стянутые маски» (I, 424), отраду он находит лишь в своих детских воспоминаниях, связанных с Тарханами: «И вижу я себя ребенком; и кругом / Родные все места: высокий барский дом / И сад с разрушенной теплицей» (I, 424). Именно это осознание подлинных ценностей жизни на фоне лживого и фальшивого света помогает поэту узнать его «обман» и заставляет стать обличителем: «И дерзко бросить им в глаза железный стих, / Облитый горечью и злостью!..» (I, 425).
Есенин в «Исповеди хулигана», вслед за Лермонтовым, создает образы, построенные на приеме антитезы. Обращаясь к тем городским снобам, которые обрушивают на его голову «каменья брани», он вспоминает свое родное село Константиново, где живут его родители. В них его лирический герой видит свою нравственную опору и духовную защиту, заявляя: «Они бы вилами пришли вас заколоть / За каждый крик ваш, брошенный в меня» (II, 86). Есенин по-лермонтовски исповедально признается: «Я люблю родину. / Я очень люблю родину! / Хоть есть в ней грусти ивовая ржавь» (II, 86).
Из приведенных примеров мы можем сделать вывод о том, что два гениальных русских поэта вели между собой своеобразный творческий диалог, не скрывая того, что чувство патриотизма, неотделимое от «горести» и «грусти», является определяющим в их поэтическом мироощущении. Именно оно помогало им обрести силу для того, чтобы нести на себе тяжелый крест пророка, побиваемого камнями.
В 1924 году, после возвращения из заграничной поездки по Европе и США, С. Есенин писал: «...Если сегодня держат курс на Америку, то я готов предпочесть наше серое небо и наш пейзаж: изба немного вросла в землю, прясло, из прясла торчит огромная жердь, вдалеке машет хвостом по ветру тощая лошаденка. Это не небоскребы, которые дали пока только Рокфеллера и Маккормика, но зато это то самое, что растило у нас Толстого, Достоевского, Пушкина, Лермонтова и др.» (VII, 17). Не случайно среди русских писателей и поэтов Есенин выделил именно тех, в чьём творчестве особенно ярко проявляется национальное самосознание. Оно формируется под влиянием определенной среды, пейзажа, традиций. Есенин называл это «чувством родины», подчеркивая, что именно оно является «основным» в его творчестве. Одним из первых в русской литературе это чувство выразил М.Ю. Лермонтов в стихотворении «Родина», написав: «Люблю отчизну я, но странною любовью! / Не победит её рассудок мой…» (I, 460). Именно этим чувством родины определяется пафос лермонтовских и есенинских пророческих откровений. Отметив, что есенинская «библия русской души» выросла на «библии Пушкина и Лермонтова», лермонтовед Г.Е. Горланов совершенно верно подчеркивает: «Есенин чувствовал себя пророком, не боявшимся людской молвы, хотя, выходя на поэтическую стезю, знал о тяжелой своей миссии... » 5 Таким образом, из приведенных примеров мы можем сделать вывод о том, что лермонтовская традиция библейского образа поэта-пророка стала органичной частью эстетико-философских представлений о задачах поэтического искусства, которые сформировались уже в ранний период творчества С.А. Есенина. С М.Ю. Лермонтовым Есенина сближало то, что в их поэзии образ поэта-пророка не отделяется от образа поэта-патриота. Осознание этого единства приобретает особую актуальность и в связи с предстоящими двумя юбилейными датами, которые разделяет один год: 200-летием со дня рождения М.Ю. Лермонтова и 120-летием со дня рождения С.А. Есенина.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Алексеев В.А. Предисловие «О Боге великом он пел... » // М.Ю. Лермонтов и православие». М., 2010. С. 4.
2. Есенин С.А. Полное собрание сочинений в семи томах. М., 1995 — 2001. Т. 6. С. 85. Далее цитаты приводятся по этому изданию с указанием тома и страниц в скобках.
3. Пяткин С.Н. Пушкин в художественном сознании Есенина. Арзамас. 2007. С. 77.
4. Лермонтов М.Ю. Собрание сочинений в 4-х томах. Л.: Наука, 1979 — 1981. Т. 1. С. 491. Далее цитаты приводятся по этому изданию с указанием в скобках тома и страниц.
5. Горланов Г.Е. Творчество М.Ю. Лермонтова в контексте русского духовного самосознания. М., 2009. С. 347.
«Пророк» Михаил Лермонтов
С тех пор как вечный судия
Мне дал всеведенье пророка,
В очах людей читаю я
Страницы злобы и порока.Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья:
В меня все ближние мои
Бросали бешено каменья.Посыпал пеплом я главу,
Из городов бежал я нищий,
И вот в пустыне я живу,
Как птицы, даром божьей пищи;Завет предвечного храня,
Мне тварь покорна там земная;
И звезды слушают меня,
Лучами радостно играя.Когда же через шумный град
Я пробираюсь торопливо,
То старцы детям говорят
С улыбкою самолюбивой:«Смотрите: вот пример для вас!
Он горд был, не ужился с нами:
Глупец, хотел уверить нас,
Что бог гласит его устами!Смотрите ж, дети, на него:
Как он угрюм, и худ, и бледен!
Смотрите, как он наг и беден,
Как презирают все его!»
Анализ стихотворения Лермонтова «Пророк»
Дата создания одного из последних лермонтовских произведений совпадает с годом его гибели - 1841. В «Пророке» автор продолжает тему предназначения творческого дара, заданную Пушкиным. Аллюзии на строки мастера очевидны: аналогичное заглавие, обилие церковнославянской лексики, узнаваемые христианские мотивы и образы.
Изначальная интертекстуальная связь с пушкинским творением избавляет лермонтовского лирического персонажа от обязанности подробно объяснять свое прошлое: он пережил подобное преображение. Вместе с необыкновенным даром прорицатель обрел и высшую цель - нести слово божественной правды в общество. Отношения поэта-провидца и социума становятся темой страстного монолога лермонтовского героя.
Благородный миссионер не всколыхнул людские сердца. Явив миру свой уникальный дар, герой столкнулся с завистью, «злобой» и «пороком». Публика не только осталась глуха к речам о «любви и правде», но проявила «бешеную» агрессию в ответ на призывы. От персонажа отвернулись и незнакомые слушатели, и «все ближние». Ситуация непонимания и неприятия развивалась довольно бурно: для ее моделирования оказалось достаточно двух начальных катренов поэтического текста.
Тема пророчества через страдания, изображаемая Лермонтовым, имеет конкретный ветхозаветный источник, книгу пророка Иеремии. Иудейский предсказатель полвека призывал свой народ к покаянию и исправлению, прошел через многочисленные испытания: его бросали в темницу, угрожали убийством. Глухота общества обернулась тяжелыми последствиями - разрушением Иерусалима и потерей свободы. Под тяжестью испытаний и людского непонимания Иеремия однажды посмел усомниться в Боге и бросить свое дело. Однако он преодолел временную слабость и прошел скорбный путь прорицателя до конца.
Лермонтовский персонаж лишен запаса терпения и упорства, присущего ветхозаветному образу. Утратив надежду наладить отношения с обществом, пророк выбирает стезю отшельничества, становится «нищим», живущим подобно птицам небесным. Уходя из города в пустыню, он движется по вектору, прямо противоположному пушкинскому «коллеге», который направлялся от места преображения к людям.
Перед бегством пророк поступает, как древний иудей: посыпает голову пеплом. Обычай, который призван напомнить смертному о его грешной природе, на практике применялся в знак скорби, невосполнимой потери. Лишившись веры в людской разум, герой полностью отделяется от социума. Известный обряд - видимый знак отречения от общества.
Оказалось, что и в пустыне можно выполнять высокую миссию. Благодарными слушателями пророка-нищего становятся «тварь земная» и звезды. Знаковые детали - покорность зверей и радостная игра лучей света - служат отрадными свидетельствами понимания между прозорливцем и природой. Последняя оказывается ближе к божественному началу, чем общество людей.
Нет надежды, что в будущем социум найдет силы исправиться. Этой идее посвящено содержание трех финальных катренов. Слова самолюбивых стариков, обращенные к маленьким слушателям, полны оскорбительных оценок в адрес провидца. Его обвиняют в гордости, неуживчивости, глупости. В портрете героя используются однородные краткие прилагательные с коннотациями бедности, неудачливости. Анафоры «смотрите» и «как» усиливают негативный эмоциональный заряд прямой речи.
Отвергнув Божьего посланника, общество обрекло себя на бесперспективное будущее, которое «иль пусто, иль темно».
Продолжив классическую тему, поэт решает ее в романтическом ключе, концентрируясь на противостоянии одинокого героя враждебному миру людей.
С тех пор как вечный судия
Мне дал всеведенье пророка,
В очах людей читаю я
Страницы злобы и порока.
Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья:
В меня все ближние мои
Бросали бешено каменья.
Посыпал пеплом я главу,
Из городов бежал я нищий,
И вот в пустыне я живу,
Как птицы, даром божьей пищи;
Завет предвечного храня,
Мне тварь покорна там земная;
И звезды слушают меня,
Лучами радостно играя.
Когда же через шумный град
Я пробираюсь торопливо,
То старцы детям говорят
С улыбкою самолюбивой:
«Смотрите: вот пример для вас!
Он горд был, не ужился с нами:
Глупец, хотел уверить нас,
Что бог гласит его устами!
Смотрите ж, дети, на него:
Как он угрюм, и худ, и бледен!
Смотрите, как он наг и беден,
Как презирают все его!»
Стихотворение «Пророк» читает Николай Бурляев. Давайте послушаем это стихотворение.
Анализ стихотворения М. Ю. Лермонтова «Пророк»
Одно из последних произведений М.Ю. Лермонтова было издано уже после его смерти. Стих является символическим завещанием молодого поэта следующим поколениям лириков, которое обогатило тематическое и образное наследие русской поэзии.
Как и одноименное произведение Пушкина, «Пророк» его преемника Лермонтова утверждает высшее предназначение лириков, которым дано вдохновлять человеческие сердца на добрые и светлые поступки и мысли. В произведении так же утверждается тема противостояния талантливого гения и общества, не умеющего принять божественный дар таланта. «Пророк» Лермонтова является продолжением пушкинского сюжета, но лишенного оптимизма. Произведение является своеобразным заветом Лермонтова будущим поколениям лириков.
Композиция и жанр
Композиционно произведение разделено условно на три части. В первой герой живет среди людей и пытается принести любовь и истину своим талантом, в ответ получая летящие в него камни.
Вторая часть стиха посвящена бегству героя от людей в заброшенную пустыню. Здесь он живет «даром божьей пищи» в одиночестве среди животных и птиц, которые послушны ему.
В третьей часть произведения герой рассказывает о своих редких встречах с людьми, которые всегда полны насмешек и отторжения к нему. Люди саркастично объясняют детям неудавшуюся долю пророка, упрекая в исхудавшем и бледном виде. Главная претензия общества в том, что герой не ужился с ними, жил вразрез с мнением общества.
Образы и тропы
В главной фигуре стиха – образ миссионера, который пытается нести людям идеалы добра, но становится преследуемым за то, что находится выше толпы и одарен Богом. Вначале лирический герой является такой же частью общества, как и остальные, но его миссия нести истины любви и света людям остается непонятой людьми. Виной тому – человеческая зависть, недоверие, стремление смешать талант с серой массой. Поэтому единственный пусть пророка – бежать и жить в уединении. Трагизм гения – в вечном одиночестве, на которое он обречен из-за божественного таланта, потому что люди не могут принять кого-то выдающегося. Бегство в пустыню только усугубляет конфликт. Люди еще и вменяют ему в вину его отшельничество.
С библейской легендой стих роднит частое употребление слов высокого стиля – «град», «тварь земная», «очи». Этот прием усиливает морализаторское настроение стиха, придает ему торжественное настроение. И подобные слова почти не встречаются в цитате в конце стихотворения, где люди упрекают отшельника и указывают на него своим детям.
Эпитеты ярко дополняют описание: «угрюм», «самолюбивая улыбка», «правды чистые ученья». Особенное место занимают эпитеты высокого стиля: «вечный судия», «божья пища». Метафора «страницы злобы и порока» точно описывает реакцию людей на добро и свет, которые пророк пытается донести до их сознания.
Автор сравнивает лирического героя с птицей, что также присуще библейским текстам. Так Лермонтов хотел выразить частичную принадлежность лириков к божественному миру, в противовес основной массе высшего общества. В этом заключается и непонимание общества и талантливого гения – в их принадлежности к разным мирам. Люди слишком глубоко срослись с материальным миром, что мешает им понять и принять божественный дар от поэта, и на первый план выходят низменные человеческие чувства – зависть, насмешка, упреки, претензии.
